Богдан Хмельницкий

военные издержки. Тогда начали думать о наборе войска. Тут Оссолинский показал

свою нетвердость и двоедушие. До сих пор он с энтузиазмом относился к

воинственным планам короля, но когда пришлось подписывать и скреплять

канцлерскою печатью так называемые приповедные листы, дававшие право на

вербунку солдат, Оссолинский отказался, побоявшись принимать на себя

ответственность за такое дело, которое, как он опасался, не получит одобрения

шляхетской нации. Король решился выдавать приповедные листы за собственною

печатью. Дело пошло хорошо и таким порядком. На плату завербованным воинам шли

деньги, занятые у королевы. Лица, получавшие приповедные листы, вербовали солдат

и в Польше и за границею, особенно в Германии. Королева, по происхождению

француженка, писала к правившей, за малолетством Людовика XIV, Францией)

королеве-матери и просила прислать в Польшу для предполагаемой войны против

турок графа Арпажона, предводительствовавшего французским войском в недавней

войне в, Германии, хорошо известного самому Владиславу. Королева просила

дозволить ему провезти с собою несколько сот французских офицеров 1). Сборное

место для войска было назначено под Львовом, где находился польный гетман

Потоцкий, который также благоприятствовал королевским планам войны, хотя не

искренно.

Король с увлечением предался военным приготовлениям, подстрекаемый молодою

женою, которую очень любил; исчезли его болезни, которыя

L) Linage. L’origine veritable, стр. 101.

126

так часто. приковывали его к постели; Владислав, как будто, помолодел, неутомимо

занимался в арсенале, надсматривал за работами в литейном заводе, и вскоре было

отлито до 40 новых пушек. Развлечением от трудов была для него охота, которую он

любил, как подобие войиы.

'Но среди военных приготовлений его союзники, папа и итальянские князья,

решительно не хотели давать денег и охладевали к союзу против Турции. Венеция

рассчитывала как можно дешевле подстрекнуть Польшу на отважное предприятие,

выгодное для Венеции, а о самой Польше мало заботилась. Тьеполо представлял

своему сенату, что для успеха нужно задобрить польских панов денежными подарками.

В глазах знавшего Польшу Тьеполо это была мера первой важности: приходилось

удовлетворять не столько алчности, сколько честолюбию панов. Подарки или поминки,

как говорилось в те времена, были выражением внимания и уважения; кому давали

поминки, того, значит, признавали важным и влиятельным лицом, нуждались в нем. Но

венецианский сенат не только не дозволил своему послу делать этих издержек, а еще

посылал ему выговоры за недостаток бережливости. Тьеполо никому не давал

поминков и оттого паны не любили его и расположены были скорее вредить ему, чем

помогать. На поляков нужно было действовать так, чтобы приобрести их уважение, а у

поляков первыми добродетелями, внушающими уважение, были щедрость и роскошь, и

ничто так не отталкивало их, как скупость. Венеция поставила своего посла в

необходимость являться, при всяком случае, с этим пороком. Таким образом, во время

приезда молодой королевы знатные папы, приветствуя ее, складывали у ног её разные

подарки и одни перед другими щеголяли своею щедростью. Тогда маршал Опалинский

представил королеве венецианского посла и публично сказал ему: «ваша очередь

засвидетельствовать ваше уважение её величеству». Посол сгорел от стыда и

проговорил только, что его республика несколько позже без щегольства покажет свое

участие. На него стали смотреть, как на политического плута, который хочет обмануть

поляков, втянуть их в опасную войну ради своих выгод. В этом поляки и не

обманывались. Сам Тьеполо в своих донесениях говорит: «Польша, будучи спокойною,

не имеет никакой необходимости нарушать мир, но я внушил королю такие замыслы,

которые нам принесут пользу, а Польше чрезвычайные потери».

Вербунка войска шла быстро и возбудила волнение между шляхтою, особенно в

Великой Польше, куда приходили навербованные в Германии солдаты, привыкшие во

время тридцатилетней войны не сдерживать своего произвола; и в Полыпе они начали

бесчинствовать. Шляхта, всегда зорко смотревшая за неприкосновенностью своей

свободы, стала кричать, что король нарушает её права и преступает свои обязанности.

12 мая прибыл в Варшаву великий канцлер литовский Альбрехт Радзивилл,

которого молено было назвать истиным господином всей Литвы; пан гордый,

самолюбивый, он хотел всегда держать короля в руках и не давать ему зазнаваться.

Слухи о военных приготовлениях поразили его неожиданно. Без совета с ним король

замышляет войну, заготовляет орудия, собирает войска,, вступает в союзы, а он,

Альбрехт Радзивилл, ничего об этом не знает: это сильно оскорбило его. «С первого

раза,—говорил он,—я не сообразил, с кем это затевается война, и сначала думал, не со

127

Швециею ли? Только уже приехавши в Варшаву, узнал я, что хотят воевать с

турками по наущению венецианского посла». Первым его делом было обратиться за

объяснениями к своему товарищу по должности, коронному канцлеру. Здесь

ОССОЛИНСКИЙ опять показал свое двоедушие и ничтожность. Он, первый доверенный