Боги Черной Лощины

Мейсон попытался прогнать наваждение, но ощутил, что не в состоянии оторвать голову от подушки. Хотел пошевелить пальцем, но не чувствовал рук, словно его конечности отрублены. Он был так увлечен стоявшим рядом незнакомцем, что даже не успел запаниковать из-за собственной неподвижности. Постепенно он укрепился в своей догадке и понял, кого видит перед собой. Его пульс пустился вскачь, пока он ждал, когда привидение исчезнет. Конечно, это всего лишь сон. Разумеется, он не смотрит в лицо призраку, едва получив прощение от Аннабель.

Конечно же, это не Матиас.

Жуткий фантом склонил голову, черты его лица чудовищно исказились, глаза и нос исчезли с лица, рот искривился сперва в сторону, а затем вверх, превратившись в некое подобие улыбки. Его плоть растекалась, как горячее сырое тесто, каплями падая на плечи и грудь.

По лицу и шее Мейсона струился холодный пот, дыхание участилось, он все сильнее приходил в себя, начиная ощущать текстуру подушки, гладкость хлопчатобумажных простыней, касающихся ног, замечать тени, привычно танцующие вдоль знакомых стен. Но не мог отвести взгляд. Существо протянуло руки и впилось пальцами в собственное лицо, сдирая остатки гнилой плоти.

Под которыми неожиданно показалось другое лицо, знакомое, с язвительной улыбкой и черными как смоль глазами, блестящими, как мокрый асфальт.

Гавран.

– Ты так и не вернулся, – жуткий голос эхом прокатился по комнате, – поэтому я пришел к тебе.

Опустив голову, как стервятник, старик склонялся все ближе, два бездонных омута на его лице становились больше и больше по мере его приближения к Мейсону. И, когда пространство между ними исчезло, Мейсон уже ничего не видел. Он провалился в пустоту и очутился по другую сторону, в месте за гранью возможного.

Глава 23

Первая

МЕЙСОН очнулся посреди разрушенной деревни. Большинство домов оказалось сожжено дотла или обуглено до черноты. Над деревьями, окружающими поселение, поднимался дым, в ноздрях ощущался запах пепла. Здесь не было ни машин, ни фонарей, ни линий электропередачи, ни тротуаров, ни, конечно же, признаков жизни. Все дома были не выше обычного коттеджа, и казалось, построены из дерева и камня. Он увидел горящий поодаль костер с установленным посередине столбом, но людей поблизости не было.

– Где я? – спросил он вслух, – его слова повисли в воздухе.

– Говорил же. Я пришел к тебе.

Пораженный юностью голоса, Мейсон обернулся и увидел стоящего позади него мальчика не старше двенадцати лет. Волосы ребенка цвета полуночи сияли легким радужным отливом, напоминающим оперение птицы. Его кожа, болезненно белая, как фарфор, казалась безжизненной и гладкой, словно воск. Мальчик напоминал пустой сосуд. Но его глаза, блестящие, чернильно-черные, безошибочно подсказали Мейсону, кого он видит перед собой.

– Гавран, – произнес он, едва не поперхнувшись именем. – Где мы? И почему ты так выглядишь?

Уголки губ мальчика поползли вверх, обнажая окровавленные зубы. Звук, который издал ребенок, не мог быть более нечеловеческим – хриплое карканье эхом разнеслось в жуткой тишине. Он хохотал, безудержно ликуя.

– Смотри, – резко прошипел Гавран, выпучив глаза от восторга, локоны на его голове взъерошились, как перья. Тело ребенка неловко покачнулось, когда он сгорбился в хищной позе, застыв в ожидании чего-то вдалеке. Мейсон обернулся, над головой пронеслась тень, и картинка изменилась.