Боги Черной Лощины

Да, Кассия любила бродить по лесам. Что было глупо с ее стороны, ведь жители деревни не раз предупреждали об опасностях, таящихся под сенью деревьев, будь они реальными или мнимыми. Но она не послушалась. Девичье любопытство сгубило ее.

Что так манило ее в эти леса? Почему она продолжала возвращаться туда, даже когда я ее предупредил, что люди начнут болтать о ней жуткие вещи? И где был ее отец? Думаю, будь он более бдителен, она бы не пропала в лесу. Кассия исчезла на несколько дней, а потом вернулась.

Люди твердили, что девушку похитили, а ее возвращение – признак одержимости и, несомненно, дело рук мифической Сновидицы. Никто и не подумал, что возвращение пропавшего дитя – повод для праздника, а не для подозрений и страха.

Порой я ловлю себя на страшных мыслях. Если бы Кассия не вернулась, мне бы не пришлось видеть, как она кричит, сгорая на костре?

Хотел бы я верить, что этого можно было избежать, однако пребываю в глубокой растерянности. Ведь именно жители деревни вели себя словно одержимые. Их глаза остекленели, как будто души покинули их тела. Джонатан, мой добрый и мягкосердечный друг, портной, склонный к злодейству не больше, чем святой… Я никогда не видел человека более безумного, чем Джонатан прошлой ночью. Он стучал лопатой по земле, вопил, как безумец в полнолуние, и едва не откусил себе язык, выкрикивая обвинения в адрес бедной девушки. Он и другие жители все не останавливались, им были не ведомы доводы разума. А тем, кто предпринял попытку их вразумить, пришлось всерьез опасаться за собственные жизни. Казалось, толпой овладело нечто, заставляющее их жаждать крови.

Без сомнений, это нечто – древнее суеверие, вселяющее страх в сердца добрых людей.

На этом строки обрывались, остальная часть страницы сгорела, на ее месте на ксерокопии виднелась лишь чернота. Подпись также оказалась утеряна, а кроме того, в документе не было ни единого упоминания о представителях властей. Тем не менее этот аптекарь показался Мейсону абсолютно вменяемым. В его показаниях был смысл: он понимал, что деревня впала в истерию. И явно, как и Матиас, винил суеверия в жестоком преступлении, совершенном против юной Кассии.

И он не был первым. Просматривая вполне разборчиво исписанные страницы, Мейсон начал прослеживать четкую закономерность. Безымянный аптекарь не стал исключением. В каждом отчете упоминались хорошие люди: друзья, знакомые, родственники, которых накрывала волна паники, и они без видимых на то причин становились жестокими. Классический случай группового психоза, овладевшего толпой синдрома самозванца, что прослеживался и в случае с Джином Робинсоном. Кто-то посчитал, что его близкого человека похитили и подменили, поделился этим с другими, а дальше волна истерии распространялась как чума. Домыслы Джина никого не затронули, поскольку он никому не рассказывал, действовал быстро и в одиночку.

Но была и другая теория произошедшего с городом в 1868 году, описанная акушеркой Агнес Уайтенер. Она считала… мягко говоря, иначе.

3 ноября 1868 года