Боги тоже люди (СИ)

Сквозь полуночное свечение и сетку дождя он, будто загипнотизированный любимым телом, будет улыбаться впервые так искренне и честно, как не умел до этого. Впервые он чувствует свободу так близко, впервые он, разорвав стальные оковы, будет благодарен этому миру.

Ему так хочется сбежать из собственного тела и превратиться в прах, чтобы больше не искать способов встреч с любимым, чтобы навсегда с ним остаться рядом. Или, может, превратиться в ливень и смыться с проклятой земли? А, может, сбежать в туман и укрыться там от всех или улететь вместе с ветром?

Но ночь, подкравшись сквозь грязь, учуяв запах гнили, будто из самого ада явится на казнь и дотла спалит в памяти картину одного безумия.

Без лишних слов, без последнего желания Тони чиркает спичкой и, словно дьявол, сгорает в костре собственного разрушения.

Вокруг жалобные стоны деревьев под тяжелыми натисками ветра, бесконечное шуршание растительности и языки пламени…

Уставшая природа, пропитанная кровью и пылью. Запах гари прижился в самом сердце этого проклятого места. С черных веток незаметно осыпается прах. Кажется, здесь всё уже давно задохнулось и замерло.

Обретая — мы жертвуем. Жертвуя собой — мы оставляем выжженную любовь.

***

Открывая сердца другим людям, мы пускаем их внутрь, в себя. Мы разрешаем им блуждать по самым отдаленным уголкам собственной души, показывая во всей красе, как она пульсирует, медленно умирает и кровоточит. Эти капли похожи на червей, которые выползли, почуяв влагу, они душат изнутри и нажимают на все органы, ползают по кишкам и разъедают тимус, отчего мы часто испытываем дискомфорт в легких.

Ему ли не знать, как это противно, когда копают в твоем личном лабиринте. Когда пытаются понять суть самых бессмысленных твоих ночных монологов, когда выпытывают причины несостоявшихся встреч. Они пытаются отыскать океан за обычной ванной или Париж на теплотрассе.

В такие моменты, как сейчас, особенно сильно хочется задержать ход событий и застыть перед этим ненавистным кабинетом с табличкой на двери, в которую неоднократно плевался. Сейчас он зайдет внутрь, и доктор Эйбрамсон устроит очередную вакханалию в головном мозгу Тони — нырнёт в его личный океан и черпаком холодного разума украдёт оттуда немного воды. В сопровождении хриплого противного кашля выльет её в свой личный блокнот, чтобы не утратить столь ценную информацию.

А Тони, лежа на скрипучей койке напротив врача, будет всматриваться в суицидальный потолок и, под хруст позвонков, бороться с чернильным дождём Эйбрамсона. И в ловушке густых капель и немых ветвей противоречия, которые чернотой заваливают его голову, он однажды сам закаркает.

Будто сидя на чемоданах с личными проблемами парня, доктор с крестом в руке и с важным видом будет ломать и без того хрупкую конструкцию воображения с ненадежными стропилами и мрачным фасадом. Идеальная деструкция личного Сайлент Хилла.

— Тони, налить тебе чего-нибудь? — интересуется доктор.

— Заварите мне чай из вырванных листьев книги.

— Перестань паясничать, Тони.

— И выдавите мне туда побольше кислых фраз. Люблю с лимоном.

— Тони! Вырви из себя уже этот сорняк превосходства и открой глаза.

Врач сам еле сдерживал в себе эмоции, но он ведь врач…

— Ты будто скрылся под толстым слоем земной коры. К тебе не пробраться, Тони.

— Я и не прошу. Если бы не отец, меня бы Вы никогда не узнали.

— Он хочет как лучше.

— Он ничего не понимает. Я здоров, понятно Вам? На сегодня всё?

— Не совсем.

— Что еще?

— Я думаю, тут тебе помогут, — Эйбрамсон кидает в сторону парня небольшой конверт и отходит к окну, нервно прикуривая.

— И сколько Вам папочка заплатил, чтобы упрятать меня в дурку? Это немыслимо… Я не поеду туда. Ни за что.

— Боюсь, нет у тебя выбора, Тони. Собирай вещи.

========== Часть 3 ==========

Кровавый дождь, что бил каплями по плечам, прекратился. Небо хмуро-свинцовое ещё не отошло от дикого, разрывающего в клочья безумия. Оно наблюдало не за одним водоворотом лиц, оно потерпело не одно безумие, но оно никогда не забудет той страшной картины и то, что под фугу ветра гремело и горело в страшном адовом костре разрушения. Даже вечерняя тень не сможет спрятать вопиющего позора. Усеянное прахом порока и вечного сна маковое поле навсегда застынет в своей скорби.

В опустившихся веках играла жизнь, танцевала вера, и рвалась непоседа-свобода. Они так и остались под закрытыми веками, будто под надгробной крышкой, навсегда похоронены.

Люди будут топтать им лица, вытирать об их тела ноги, а они будут видеть прекрасный сон.

***

Он проснулся, будто спал лет сто. Он всю жизнь старался избегать солнечных лучей и дневного раздражающего света, охраняя свою комнату плотными тёмными шторами. Это место ему не подходит. Здесь слишком светло, особенно утром, когда яркая лазурь неба скользит по ослепительным куполам храма и облизывает края арочных сводов. Христианская святыня никак не исцеляла его той чудодейственной силой, наоборот — издёргивала и озлобляла. В этой построенной ещё до войны усадьбе, что служит психиатрической лечебницей и по сей день, Тони скрылся от мира, будто под плетями плюща.