Боги ушли, твари остались

Франц вспомнил, какой страшной силой обладает её взгляд. К тому же из уст эсэсовца вырвалось предположение — «Возможно инфаркт». Точно! Она заставила его сердце остановиться! Чепуха? Почему?

Франц подошел к портье.

— Слышал, у вас ночью кто-то умер от инфаркта?

— Да, — устало кивнул тот, — уважаемый человек, штандартенфюрер. Вас интересует?

— Нет-нет, — отмежевался Франц. Постучал ладонью по левой груди, — у самого сердце пошаливает. Боюсь, вот так вот, ночью…

— Лечитесь, — посоветовал портье и углубился в изучение списка постояльцев.

«Значит, она вызвала у него инфаркт», — заключил Франц и удивился тому, что это умозаключение не вызывает у него никаких сомнений. В таком случае, не всё потеряно. Единственный свидетель уничтожен. В гестапо Аделией вряд ли будут заниматься серьезно. А что потом? Операция провалена. Аделия больше не нужна. К Францу ни у кого никаких вопросов быть не может.

С этими мыслями он вышел из отеля. Франц не был мистиком, не верил в потусторонние силы, в существование Бога, впрочем, тоже. Был убежденным материалистом. К женщинам, как и к мужчинам, относился потребительски. Ценил в них покорность и ненавязчивость. Где-то в Сибири в эвакуации его ждала жена с десятилетним сыном Петькой. Но их существование было скорее вызвано требованиями анкеты. Никаких душевных мук от разлуки с ними он не испытывал. Раз положено, значит, должен быть коммунистом, мужем, отцом. Никаких привязанностей ни в личной жизни, ни на службе, ни в разведке у него нет. Франц понял главный принцип существования — выживает только тот, кто работает исключительно на себя. Исходя из этого, сейчас следовало думать не об Аделии, не о приказах из Центра, а о собственном будущем.

Судя по сводкам с фронтов, не сегодня завтра немцы возьмут Сталинград. Отрежут Москву от нефти и к зиме закончат войну. Дальше начнётся полный хаос. Завоевать Россию можно, удержать не получится. Даже Орде не удалось. А пресловутый германский порядок разобьется об отсутствие дорог, коммуникаций, о полное пренебрежение к любым законам. Придётся создавать марионеточное правительство. Белогвардейская эмиграция для этого не годится, она слишком патриотична. Будут набирать из тех, кто сейчас сидит в лагерях Гулага. Начнётся новая, уже внутренняя вражда. Каждый князек, как раньше бегали в Орду, будет обивать пороги ведомств в Берлине с кляузами на своих врагов. При такой ситуации страна превратится в лоскутное, сшитое немецкими нитками, одеяло. Служить немцам Франц не собирался ни в каком качестве. Он ненавидел фашизм, поскольку тот, как и коммунизм, апеллировал к массам. А Франц был по натуре законченный индивидуалист. Об этом догадывались на Лубянке и держали его в качестве тельца, обреченного на заклание.

Аделия была последней спасительной картой в этой игре… Чем дальше Франц удалялся от гостиницы, тем отчётливее понимал поспешность своих подозрений. Никого Алелия не убивала. Альфред в самый ответственный момент перенапрягся и умер, с мужчинами такое бывает. Тем более, он списан по ранению в голову… Значит, её отпустят. Самым правильным сейчас будет позвонить в отель и справиться о фрау Шранц.

Франц остановился возле ресторана «Хорхер». Пожалуй, это самое удобное место, откуда можно сделать звонок. К тому же он почувствовал острую необходимость выпить пару рюмок шнапса.

Привычка осматривать зал, прежде чем в него войти, не подвела Франца. Возле эстрады, стильно украшенной цветами, за маленьким столиком сидели Аделия и Альфред. Оба были настолько увлечены друг другом, что не могли заметить в широко раскрытых дверях вытянувшуюся физиономию Франца.

Глава четырнадцатая

В этот ресторан они забрели точно так же случайно, как и Франц. После свершившегося в примерочной Аделия пришла в себя только тогда, когда увидела знакомую машину и улыбающегося в пышные усы Ульриха.

— Мы куда? — спросила она Альфреда.

— Ко мне.

— Погоди, а вещи? А Франц?

— Он уехал?

— Уехал.

— Так в чём дело?

О том, что Франц уехал, Альфреду сообщил Ульрих, в свою очередь, выведав эту информацию у таксиста.

Аделия испуганно взглянула на Альфреда. Не хватало еще, чтобы он начал ревновать.

— Мне всё равно. Надеюсь, он вообще больше не появится.

— Отлично! Заедем за вещами — и ко мне.

Аделия вспомнила о смерти эсэсовца в номере напротив. От этого ей стало снова не по себе.

— Давай сначала где-нибудь перекусим.

— Поехали, — согласился Альфред.

Нужно отметить, что в июле 1942 года приличных ресторанов в Берлине почти не осталось. В большинстве ввели карточки и рыбные дни. Меню было очень скудным, состояло в основном из красной капусты в мясном соусе, трески и картофельных котлет. Поэтому заехали в «Хорхер», где знать не хотели ни о каких карточках и держали довоенную марку.

— Как ты меня нашел? — спросила Аделия после того, как официант наполнил их бокалы рейнским вином и отправился выполнять заказ.

— Ты же меня смогла найти, — с улыбкой напомнил Альфред.

— Странно… я настолько растерялась, когда ты отправил нас в Берлин, что подумала — решил избавиться навсегда.

Альфред поднял бокал с вином.

— Поверила?