Боги ушли, твари остались

— Да-да, друзья мои, — подхватил Лей, — сегодня вы увидите нечто блистательное! Единственный раз. Потому что картина, которую сейчас принесут, будет украшать спальню фюрера!

— Так не тяните! — воскликнул Гофман и принялся налаживать свой фотоаппарат.

— Сначала шампанское за мою жену, — не унимался Лей.

Бальдур отвязался от Хенни и подошел к Францу.

— Так вы из Вены?

— Так точно, герр Ширах.

— По-моему, я вас там видел.

— Я вас тоже…

Гауляйтер вылупил глаза. Обвел мутным взглядом присутствующих и с удивлением спросил:

— Кто пригласил этого балвана?

— Это муж нашей подруги, — вступилась Хенни.

Тогда он, повернувшись к Аделии, спросил:

— Он вам не надоел?

Лей подошел к гауляйтеру:

— Бальдур, не заводись.

— А почему в твоем доме посторонние люди?

— Этого я не знаю, — растерялся Лей. — Инга?

Франц понял, что пришел подходящий момент.

— Господа, — произнес он громко, — не хочу стеснять вас своим присутствием. Мне нужно ехать и заниматься поставками в нашу доблестную армию. Время пить шампанское еще не пришло!

— Во как… — побагровел гауляйтер. Теперь у них с Леем лица стали одинакового цвета.

Франц не стал задерживаться и быстро вышел из залы. Аделия сделала вид, что рванулась за ним. Но Лей схватил её за руку.

— Вас-то, милочка, мы не отпустим. У нас тут есть достойные представители нации, — и подтолкнул её в сторону Альфреда.

В этот момент слуги внесли большое полотно, прикрытое белой тканью. Водрузили картину на каминную полку и застыли в ожидании приказа.

Лей размашистыми шагами прошелся возле картины, словно боясь сорвать материю. Приказал снова наполнить бокалы шампанским и отчаянно сдернул её с полотна. Перед зрителями предстала обнаженная Инга, возлежащая на шелковых кремовых простынях. У присутствовавших перехватило дух. Никто не ждал такой откровенности. Тело было выписано превосходно с натуралистическими деталями. Оно все дышало сексуальной чувственностью. Первым зааплодировал князь Орланский. За ним все остальные. Аделия с трудом справилась с шоком от увиденного.

Роберт Лей светился гордостью за жену. Портрет, который будет украшать спальню фюрера.

— А кто художник? — завистливо спросил Бенко.

— Секрет, — отозвался Лей. — Ну как?

— Давай сфотографирую тебя на его фоне, — предложил Гофман и принялся щелкать фотоаппаратом.

Ольга с еле скрываемой досадой обратилась к Инге:

— Надеюсь, фюрер будет доволен.

— Это была его идея, — призналась счастливая Инга.

— А мне нравится! — определился гауляйтер. — Предлагаю тост за здоровье фюрера!

Все зашлись в нацистском приветствии. Альфред подошел к Аделии.

— Может, мы уже поедем.

— Нет-нет, — возразила Инга, — пока она не покажет нам что-нибудь особенное, не отпустим.

Альфред озабоченно посмотрел на Аделию. Та вспомнила шутку, которую проделывала Лида Померанец. Правда, в лагере вместо бокалов были стаканы, но какая разница.

— Прошу наполнить бокалы! — предложила она. Подождала, пока исполнили. — Поднимем их за красоту Инги Лей!

Как только все выпили, бокалы со звоном лопнули и мелкими осколками посыпались на ковер. Наступила пауза.

Слуги бросились убирать осколки. Лей подошел к Аделии.

— Потрясающе…

— Да… я сразу почувствовала в вас силу, — согласилась Ольга Чехова.

— Хенни, держи меня, иначе я влюблюсь в эту женщину, — Бальдур как бык повел головой в её сторону.

— Ах, оставь… — не вынимая сигареты изо рта, откликнулась Хенни, тоже завороженная происшедшим.

И только Гофман, увлеченный съёмкой, крикнул:

— Кто еще хочет сфотографироваться с картиной?!

— Я! — откликнулась Инга и сорвала аплодисменты.

Вечер вошел в привычную колею и скатился к тяжелому пьянству.

Глава двадцать седьмая

Аделия проснулась в объятиях Альфреда.

— Какие ужасные люди, — грустно произнесла она.

— Ты о чём?

— О вчерашнем. Всю ночь снились. Этот толстый сальный Бальдур. Все время пытался схватить меня за бедро. И это при жене!

Альфред рассмеялся:

— Гауляйтер безопасен. Его волнуют розовощёкие венские юноши. Несколько раз давал клятву исправиться. Фюрер пока закрывает на это глаза.

— Ужас… А Лёй, он что, алкоголик?

— Законченный.

— А Инга — любовница Гитлера?

— Фюрер выше этого. К тому же Гофман познакомил его с Евой Браун.

— А как же обнаженный портрет?

— Пусть это заботит Лея. Но он, по-моему, только рад.

— Какая гадость.

Альфред встал с постели, накинул халат и серьезно предупредил:

— Очень прошу тебя не обсуждать этих людей. Они служат фюреру. Он им доверяет, а значит, каждый из них достоин уважения.

— Ты это серьезно? — с беспокойством спросила Аделия.

— Более чем. В нашем обществе не принято обсуждать товарищей. Каждый всего лишь деталь огромного механизма, созданного фюрером.

— И ты?

— И я. Придется с этим смириться. А лучше всего попытаться понять великую миссию Третьего рейха и забыть о своих коммунистических привязанностях.

— Я не смогу, — честно призналась Аделия. — Идет война, гибнут тысячи людей. Ваши солдаты распинают мою страну. Разве можно? Любовь к тебе — моё личное дело, но я ненавижу всё, что вокруг тебя.