Боги ушли, твари остались

— Хотела, чтобы ты мне помогла.

— Как?

— Не знаю. Наверное, нам уже никто не поможет. Только сейчас понимаю, как я любила Эрика. Любила и погубила. Сама… все сама… все сама…

Бубня себе под нос, она вышла из квартиры. Аделия подошла к окну, увидела, как Инга села в открытую машину. Её шелковистые пряди развевались на ветру. «Она же шляпу забыла!» — пронеслось в голове. Но догонять было поздно.

Глава тридцать шестая

Альфред проводил вечера в компании приятелей. Он надеялся заглушить панику, охватившую его душу. До встречи с Аделией его психика находилась в мобилизационной активности. В голове была работа, в сердце борьба, в душе вера в фюрера и в величие Германии. Всё остальное казалось ерундой, не заслуживающей внимания. Никакой личной мечты у него не было. Потомок старинного рода, Альфред старался вести себя сдержанно. Не походить на мясников и пивоваров, выбившихся в люди благодаря национал-социализму. Общество богемных пьяниц типа Гофмана и Бенко вполне устраивало его. А мистические беседы с Виллигутом придавали жизни глубину и понимание избранности своей миссии на земле.

До ссоры с Аделией он вообще не задумывался о евреях и решении их вопроса. Если бы завтра объявили, что произошла ошибка и они являются лучшими друзьями немецкого народа, Альфред не возмутился бы, а принял как должное. Он не раз слышал от Геринга жалобы на брата Альберта за то, что тот помогает евреям иммигрировать в Швейцарию и из-за этого рейхсмаршалу приходилось отдуваться перед Гиммлером. С самим Альбертом встречался несколько раз и считал его достойным человеком, только в отличие от Германа слишком много пьющим.

Но теперь в душе пылал огонь противоречий. Он понимал, что без Аделии уже не сможет жить. Но переступить через свои убеждения под её нажимом не мог. А уж то, что она оказалась еврейкой, воспринимал, как удар судьбы. Разлюбить её из-за этого было глупо, да и невозможно, а сделать вид, что его это не волнует, значит, признать себя подонкам по отношению к судьбам других евреев.

Хорошо Гофману и Бенко, у них таких проблем не было. Они проводили время в компании толстозадых фрау и рассуждали о новом искусстве. А если рассуждали о женщинах, то в духе господствующих взглядов.

Держа на коленях смазливую девицу, Гофман с удовольствием разглагольствовал:

— Гитлер прав, женщина любит силу. Женщины должны рожать не мальчиков и девочек, а солдат и будущих матерей солдат. В этом их предназначение. Нужно заменить уродливую любовь к детям, заботой об их возмужании. Мы не можем отправлять на смерть тысячи и махать им вслед мокрыми от слез платочками. Общество должно не только создавать оружие, но и воссоздавать солдат.

— А когда не рожают, пусть отдыхают с нами, — поддержал Бенко.

— Да уж, от вас солдат не нарожаешь, — лениво заметила девица.

Это замечание вызвало всеобщий смех. Гофман отправил девицу за ширму, подошел к сидящему за столом Альфреду, обнял его:

— Еще не женился, а уже проблемы? Послушай, мне как-то Гитлер сказал про Еву: «Она должна быть всегда под рукой, но никогда рядом». По-моему, в этом что-то есть. Давай выпьем.

Альфред не стал уклоняться. Лучше быть пьяным, чем растерянным. Он хотел уже отправиться домой, как в студию буквально ввалился Виллигут. Старик выглядел совсем неухоженным. Несмотря на лето, на нем была серая офицерская шинель без знаков различия. Фуражка довоенного образца с мертвой головой на околыше. При этом новые мягкие сапоги и гражданский костюм.

Не снимая шинели, развалился на диване, в молчаливом жесте поднял руку.

— Вот настоящий германский король! — прокомментировал Бенко и поднес ему бокал рейнского вина.

Виллигуд смачно выпил и потребовал повторить. После чего подмигнул Альфреду.

— Ну, ты как?

Гофман и Бенко, забрав девиц, отправились в спальные комнаты. Альфред подсел к старику.

— Что-то невеселый, — заметил тот, и тут же предположил: — Тяжко с ней?

— Мы очень разные…

— Не вы разные. Она — другая. Я её видел в своих прозрениях. Она вобрала в себе страдание века. Ты станешь игрушкой в её руках. Женщины редко обладают такой силой, тем более приобретенной. Кто-то вложил в неё волю. Она совершенный медиум.

— Мне-то что с этим делать?

— Взять в охапку, отвести к себе домой и обращаться, как со своей собственностью. Тебе она не принесет вреда. Потому что любит. А любовь ставит запрет. Но врагов твоих покарать может одной мыслью.

— Карл, что-то вы о ней много придумали.

— Я придумываю! — возмутился старик. С кряхтением встал, налил себе вина и с пафосом произнес: — Я — последний потомок великих королей Германии, я хранитель рун и всей нашей истории, никогда ничего не придумываю. Я вижу всё, что было, есть и что будет.

— Что будет?! — раздраженно спросил Альфред.

Старик выпил, вернулся на диван, посмотрел на него внимательным взглядом и шепнул:

— А это я тебе после расскажу, еще не время. А то, что она еврейка, так в ней все равно течет арийская кровь.

Это признание заставило Альфреда вздрогнуть.

— Кто вам сказал?