Богини Пушкина. От «златой весны» до «поздней осени»

«…На днях я мерился поясом с Евпраксией, и тальи наши нашлись одинаковы, – делится он «открытием» с братом Лёвушкой. – Следовательно из двух одно: или я имею талью 15-летней девушки, или она талью 25-летнего мужчины. Евпраксия дуется и очень мила…»

Пушкину весёло подтрунивать над трогательно наивной Зизи, – очень уж забавно она обижалась.

Зачем я ею очарован?

Будущая баронесса и мать огромного семейства, она словно примеряла на себя роль хозяйки дома, угощая гостей сваренной ею жжёнкой.

Александр Сергеевич и в жизни, и в поэзии воздал должное божественным горячим напиткам: жжёнке (готовят ее из рома или коньяка, сахара, лимона и пряностей, затем поджигают и тушат вином); пуншу (арака, чай, вода, лимонный сок, сахар смешиваются и поджигаются); глинтвейну (в красное вино добавляют пряности и ставят на огонь); грогу (в водку добавляют сахар, воду и лимонный сок) и даже гоголю-моголю (желток сбивается с сахаром и ромом). Но со жжёнкой, приготовленной изящными ручками юной тригорской барышни, ничто не могло сравниться!

Восхищения друзей брата Алексея – Николая Языкова и Пушкина, их поэтические восторги и похвалы доставляли юной Зизи немало радости.

«Сестра моя Euphrosine, бывало, заваривает всем нам после обеда жжёнку: сестра прекрасно ее варила, – много позже вспоминал Алексей Вульф, – да и Пушкин, её всегдашний и пламенный обожатель, любил, чтобы она заваривала жжёнку… и вот мы из этих самых звонких бокалов, о которых вы найдете немало упоминаний в посланиях ко мне Языкова, – сидим, беседуем да распиваем пунш. И что за речи несмолкаемые, что за звонкий смех, что за дивные стихи то того, то другого поэта сопровождали нашу дружескую пирушку!»

Жжёнке, что собственноручно варила Евпраксия Вульф, посвящен поэтический диалог друзей – Языкова и Пушкина. Ах, как сладостно вспоминал Языков о дружеских пирушках, «когда могущественный ром с плодами сладостной Мессины», вступив в союз «с вином, переработанным огнём», «лился в стаканы-исполины!».

Обычно застенчивый Языков преображался и восторженно воспевал то ли волшебный напиток, то ли его создательницу.

Какой огонь нам в душу лили
Стаканы жжёнки ромовой!
Её вы сами сочиняли:
Сладка она была, хмельна;
Её вы сами разливали, —
И горячо пилась она!..

И то юное и весёлое счастье Евпраксия Николаевна помнила до конца своих дней, бережно храня «свидетеля» и «участника» тех дружеских застолий – серебряный ковшик с длинной ручкой, коим она разливала по бокалам сладкую хмельную жжёнку.

«Онегинские» барышни

Юная Зизи любила музицировать, извлекая нежными пальчиками из рояля звуки, что некогда снизошли на Бетховена и Шопена. Посему и удостоилась музыкального подарка Пушкина – нотного альбома с произведениями божественного Россини. Поистине, в очаровательную Зизи невозможно было не влюбиться. Не устоял и Пушкин.

Полурасцветшая, младая.
Блеснуть, готовая в тиши…

Нет, эти строки-наброски вдохновлены не Евпраксией Вульф, но так легко соотносятся с её пленительным образом.

Как легка и безоблачна влюблённость поэта! Ей, Зизи, в феврале 1828-го он дарит четвёртую и пятую главы «Евгения Онегина» с красноречивой надписью: «Твоя от твоих».

Небольшое пояснение: «Твоя от Твоих Тебе приносяще о всех и за вся» произносится во время литургии, когда в алтаре начинается священное действо – возношение Святых Даров и дьякон поднимает ритуальные чашу и дискос над престолом. Теологи толкуют молитву так: «Всё, что есть на этом свете, создано Богом и принадлежит Ему. И что мы можем принести Ему в дар? Только то, что и так Его».

Но какой тайный смысл вложил Пушкин в каноническую молитву, обыграв запомнившиеся ему необычные слова и обратив их в дарственную надпись? Над расшифровкой этой краткой строчки билось не одно поколение пушкинистов.

Если о прототипе Татьяны Лариной жарко спорили современники и особенно современницы, то на образ её младшей сестры Ольги претенденток почти не было. Так легко поддаться соблазну: милая и легкомысленная героиня словно списана с Евпраксии Вульф! Или, вернее, она даровала Ольге и свой чарующий облик, и весёлый беззаботный характер.

Пушкин в Тригорском. (Силуэты.) Художник Н.Ильин. 1936 г.

А вот и Алексей Вульф (не без фамильной гордости!) доверяет суждения дневнику: «…Любезные мои сестрицы суть образцы его (Пушкина) деревенских барышень, и чуть не Татьяна ли одна из них».

Но пушкинист Анненков безапелляционен: «Две старшие дочери г-жи Осиповой от первого мужа – Анна и Евпраксия Николаевны Вульф – составляли два противоположные типа, отражение которых в Татьяне и Ольге “Онегина” не подлежит сомнению, хотя последние не носят на себе по действию творческой силы ни малейшего признака портретов с натуры, а возведены в общие типы русских женщин той эпохи».