Богини Пушкина. От «златой весны» до «поздней осени»

Как знать, не вспоминались ли баронессе на закате жизни эти весёлые и мудрые пушкинские строки?

Придёт, придёт и наше время,
И наши внуки в добрый час
Из мира вытеснят и нас!

Внуков у Евпраксии Николаевны, как и детей, было превеликое множество. Но, пожалуй, лишь барон Павел Вревский оказался достойным доверия милой бабушки, воспетой русским гением.

«И от судеб защиты нет»

В хронике пушкинских дней баронессе Вревской уготована особая роль: она единственная, кто удостоилась быть посвящённой в тайну предстоящей дуэли поэта. Единственная, с кем в свои последние дни был предельно откровенен Пушкин.

Евпраксия Николаевна виделась с ним часто. Она приехала в Петербург к деверю, барону Степану Вревскому, и остановилась в его доме на Васильевском острове. Туда же, вечером 26 января 1837 года, накануне поединка, направился и Пушкин, – в те январские дни он нередко бывал у баронессы. В другом доме, что на набережной Мойки, уже накрывали стол, но беззаботно, как прежде, обедать с женой, детьми и свояченицами в тот ещё мирный вечер поэт не мог. Он желал выговориться, излить сердечную тревогу милой Зизи – ей одной Пушкин мог довериться свободно, без страха огласки. И объясниться в преддверии рокового дня…

«Евпраксия была с Александром Сергеевичем все последние дни его жизни, – сообщал сестре поэта её муж барон Вревский. – Она находит, что он счастлив, что избавлен от тех душевных страданий, которые так ужасно его мучили последнее время его существования».

Канун дуэли. О чём говорил Пушкин с Евпраксией январским вечером в доме на Васильевском острове, и могла ли та отговорить поэта от пагубного шага? Да, она пыталась предостеречь Пушкина, страша его возможным сиротством малых детей и горькой участью будущей вдовы. Он же отвечал, что Государь не оставит его семью без попечения. И приводил столь убедительные доводы, поведал такие ужасающие следствия той адской тайной игры, – где его честь и честь жены могли быть попраны самым безжалостным образом и в которую, как в водоворот, он был втянут, – что Евпраксия Николаевна растерялась и испугалась…

Вернувшись из Петербурга в Тригорское, уже после злосчастного поединка, баронесса в подробностях передала матери свой последний разговор с Пушкиным.

«Я почти рада, что вы не слыхали того, что говорил он перед роковым днём моей Евпраксии, которую он любил, как нежный брат, и открыл ей свое сердце, – свидетельствовала Прасковья Александровна. – Моё замирает при воспоминании всего услышанного. – Она знала, что он будет стреляться! И не умела его от того отвлечь!»

Даже по этому отрывку из письма хозяйки Тригорского к Александру Тургеневу можно судить, какие страсти бушевали в сердце поэта и хранительницей каких страшных секретов оказалась её дочь!

Вдовствующая «царица» и замужняя баронесса

Отношения Евпраксии Вревской с Натали Пушкиной не задались с самого начала, да и трудно требовать того от женщин, раздираемых ревностью и обидами.

Вот, узнав о желании вдовы поэта посетить могилу Пушкина, Евпраксия Николаевна негодует, как эта женщина, пусть косвенно, но причастная к гибели любимца России, смеет даже думать о приезде в эти святые места?! «Она просит у маменьки разрешения приехать отдать последний долг бедному Пушкину, – пишет она брату Алексею в апреле 1837 года. И раздражённо восклицает: – Какова?»

В свою очередь, и у Наталии Николаевны были к ней вполне обоснованные претензии: почему баронесса Вревская, зная о предстоящей дуэли, не пожелала предупредить её, жену, о грозящей опасности?! И не ложится ли зловещим образом вина за гибель Пушкина на баронессу?

Баронесса Евпраксия Вревская.

Рисунок-шарж Н.Н. Фризенгоф. Август 1841 г.

Обе искренне не желали понять друг друга, и у каждой было достаточно оснований для смертельных обид.

И всё же Евпраксия Николаевна несколько смягчилась по отношению к былой сопернице. В августе 1841 года она принимает Наталию Николаевну вместе с детьми у маменьки, в родном тригорском доме. И опять, как в случае с Анной Вульф, приятельница вдовы поэта Наталия Фризенгоф, рисуя портреты обитательниц дома, не поскупилась придать желчный комизм образу баронессы Вревской, – та предстаёт на рисунках оплывшей и жеманной барыней.

Безобидные на первый взгляд портреты-шаржи, – но так и сквозит в них насмешка и открытая неприязнь! – донесли отнюдь не дружественную атмосферу той встречи: противостояние былых муз поэта не завершилось с его уходом. Но жизнь, великая устроительница судеб, развела их дальнейшие пути…

Евпраксия Николаевна тихо и красиво старела в окружении детей и внуков, сохраняя приятные глазу черты. На поздних фотографиях она выглядит добродушной, умиротворённой и все ещё не растерявшей привычку нравиться. Баронесса счастлива и покойна. И чуть загадочна – в своем долгом безбедном супружестве она словно берегла некую тайну.