Батюшков прав, говоря, что память сердца сильнее памяти рассудка: я едва ли смогу рассказать, что произошло со мной накануне, однако могу передать слово в слово разговоры, происходившие много месяцев назад. Пушкин и Киселев – вот два героя моего романа. Серж Голицын Фирс, Глинка, Грибоедов и, особенно, Вяземский – персонажи более или менее интересные. Что же до женщин, то их всего три: героиня – это я, на втором плане – моя тётушка Варвара Дмитриевна Полторацкая и мадам Василевская. Надо сказать, что в романе много характеров, и есть даже ужасающие… Но начнем. Как назвать этот роман? Думаю… вот, нашла!
(Я говорю от третьего лица. Я опускаю ранние годы и перехожу прямо к делу). <…>
Однажды на балу у графини Тизенгаузен-Хитровой (Елизаветы Михайловны Хитрово. –
Бог, даровав ему Гений единственной, не наградил его привлекательною наружностью. Лицо его было выразительно, конешно, но некоторая злоба и насмешливость затмевала тот ум, которой виден был в голубых или, лучше сказать, стеклянных глазах его. Арапской профиль, заимствованный от поколения матери, не украшал лица его, да и прибавьте к тому ужасные бокембарды, разтрепанные волосы, ногти как когти, маленькой рост, жеманство в манерах, дерзкой взор на женщин, которых он отличал своей любовью, странность нрава природнаго и принужденнаго и неограниченное самолюбие – вот все достоинства телесные и душевные, которые свет придавал Русскому Поэту 19 столетия. Говорили ещё, что он дурной сын, но в семейных делах невозможно знать; что он разпутной человек, да к похвале всей молодежи, они почти все таковы. И так всё, что Анета могла сказать после короткаго знакомства, есть то, что он умён, иногда любезен, очень ревнив, несносно самолюбив и неделикатен.
(Среди странностей поэта была особенная страсть к маленьким ножкам, о которых он в одной из своих поэм признавался, что они значат для него более, чем сама красота. Анета соединяла со сносной внешностью две вещи: у неё были глаза, которые порой бывали хороши, порой простоваты, но её нога была действительно очень мала, и почти никто из молодых особ высшего света не мог надеть её туфель.
Пушкин заметил это её достоинство, и его жадные глаза следовали по блестящему паркету за ножкой молодой Олениной. Он только что вернулся из десятилетней ссылки: все – мужчины и женщины – спешили оказать ему знаки внимания, которыми отмечают гениев. Одни делали это, следуя моде, другие – чтобы заполучить прелестные стихи, и благодаря этому, придать себе весу, третьи, наконец, – из действительного уважения к гению, но большинство – из-за благоволения к нему имп<ератора> Николая, который был его цензором.
Анета знала его, когда была ещё ребенком. С тех пор она пылко восхищалась его увлекательной поэзией.
Она собиралась выбрать его на один из танцев. Она тоже хотела отличить знаменитого поэта. Боязнь быть высмеянной им заставила её опустить глаза и покраснеть, когда она подходила к нему. Небрежность, с которой он у неё спросил, где её место, задела ее. Предположение, что Пушкин мог принять её за простушку, оскорбляло её, но она кратко ответила: «Да, мсье», – и за весь вечер не решилась ни разу выбрать его. Но настал его черед, он должен был делать фигуру, и она увидела, как он направился к ней. Она подала руку, отвернув голову и улыбаясь, ибо это была честь, которой все завидовали.
………………………….
Я хотела писать роман, но это мне наскучило, я лучше это оставлю и просто буду вести мой Журнал.
Я перечитала своё описание Пушкина и очень довольна тем, как я его обрисовала. Его можно узнать среди тысячи.
Но продолжим мой драгоценный Журнал.)
13 Août.
<Понедельник> (13 августа) <1828>
В субботу были мои рожденья. Мне минуло 21 год! Боже, как я стара, но что же делать. У нас было много гостей, мы играли в барры, разбегались и после много пели. Пушкин или Red Rover[9]
, как я прозвала его, был по обыкновению у нас. Он влюблен в Закревскую и все об ней толкует, чтоб заставить меня ревновать, но при том тихим голосом прибавляет мне нежности. <…><Среда> 19 Сентября. <1828>
Но об чем? Об неизвестности. Будущее всё меня невольно мучит. Быть может быть замужем и – <быть> нещастной. О, Боже, Боже мой! Но всё скажу из глубины души: Да будет воля Твоя! Мы едем зимой в Москву к Вариньке, я и радуюсь и грущу, потому что последнее привычное чувство души моей… <…>
5-го Сентября Маминькины имянины. Неделю перед тем мы ездили в Марьино. Там провели мы 3 дня довольно весело. Мы ездили верхом, филозофствовали с Ольгой и наконец воротились домой. <…>