Богини Пушкина. От «златой весны» до «поздней осени»

Ровно через тридцать лет дневник Анны Олениной, сам подлинник, передал в дар России её парижский правнук Владимир Николаевич Звегинцов. Вместе с портретом прабабушки, копией с оригинала Карла Брюллова, рисованной Поповым в 1842 году. «Вы не можете себе представить, какой камень спал с моей души после того… (как) удалось все эти предметы вернуть домой, на Родину», – признавался даритель.

Анна Алексеевна Андро, урождённая Оленина. Копия художника Попова с портрета работы К. Брюллова. 1842 г.

На титульном листе дневника – надпись по-французски: «В юности живут в мире, созданном воображением. Мало-помалу лета и рассудок разрушают иллюзорные упования на поэтическое счастье и не оставляют после них ничего, кроме ощущения суровой действительности и убеждения в ничтожности бытия. Старость приносит иные воззрения и утешения: она торит дорогу к смерти и дарует надежду на бессмертие.

Приютино, 1828 22 сентября». И по-русски:

Я всё грущу: но слёз уж нет,
И скоро, скоро бури след
В душе моей совсем утихнет
«Е<вгений> О<негин>»

Из дневника Аннет Олениной:

Как много ты в немного дней
Прожить, прочувствовать успела!
В мятежном пламени страстей
Как страшно ты перегорела!
Раба томительной мечты
В тоске душевной пустоты
Чего еще душою хочешь?
Как покаянье плачешь ты
И как безумие хохочешь[7]

.

<Среда> 20 июня 1828

Вот настоящее положение сердца моего в конце бурной зимы 1828 года, но слава Богу, дружбе и разсудку, они взяли верх над разстроенным воображением моим, и холодность и спокойствие заменило место пылких страстей и весёлых надежд. Всё прошло с зимой холодной, и с жаром настал сердечный холод!

<…>

Juillet 1828. (<Суббота> 7 июля 1828)

Тётушка уехала более недели, я с ней простилась и могу сказать, что мне было очень грустно. Она, обещая быть на моей свадьбе, с таким выразительным взглядом это сказала, что я очень, очень желаю знать, об чем она тогда думала. Ежели брат ея за меня посватывается, возвратясь из Турции… что сделаю я? Думаю, что выйду за него. Буду ли щастлива, Бог весть. Но сумневаюсь. Перейдя пределы отцовскаго дома, я оставляю большую часть щастья за собой. Муж, будь он ангел, не заменит мне всё, что я оставлю. Буду ли я любить своего мужа? Да, потому что пред престолом Божьим я поклянусь любить его и повиноваться ему. По страсти ли я выду? НЕТ, потому что 29 марта я сердце схоронила и навеки. Никогда не будет во мне девственной любови и, ежели выду замуж, то будет супружественная. И так как супружество есть вещь прозаическая без всякаго идеализма, то и заменит разсудок и повиновение несносной власти ту пылкость воображения и то презрение, которыми плачу я теперь за всю гордость мущин и за мнимое их преимущество над нами. Бедные твари, как вы ослеплены! Вы воображаете, что управляете нами, а мы… не говоря ни слова, водим вас по своей власти: наша ткань, которою вы следуете, тонка и для гордых глаз ваших неприметна, но она существует и окружает вас. Коль оборвете с одной стороны, что мешает окружить вас с другой. Презирая нас, вы презираете самих себя, потому что презираете которым повинуетесь. И как сравнить скромное наше управление вами с вашим гордым надменным уверением, что вы одни повелеваете нами. Ум женщины слаб, говорите вы? Пусть так, но разсудок ея сильнее. Да ежели на то и пошло, то отложа повиновение в сторону, отчего не признаться, что ум женщины так же пространен, как и ваш, но что слабость телеснаго сложения не дозволяет ей выказывать его. Да что ж за слава быть сильным, вить и медведь людей ломает, зато пчела мёд даёт.

Я уже писала к тётушке, и вот послание, которое сочинила ей.