Богини Пушкина. От «златой весны» до «поздней осени»

Елизавета Ксаверьевна носит под сердцем дитя, графиня на последних месяцах беременности и временно обустраивается на даче, ожидая завершения отделки городского дома. В те сентябрьские дни, тотчас после её приезда, и происходит знакомство с поэтом. И на рукописных листках со стихотворными строками его рука, «забывшись», впервые рисует гордые профили графини Воронцовой. Впрочем, в опасной близости от них проступают и черты младой Амалии.

Амалия Ризнич (слева) и графиня Елизавета Воронцова. Рисунок Пушкина. 1829 г.

В октябре в семье генерал-губернатора случилось пополнение: родился сын Семён. Вскоре, оправившись от родов, графиня Елизавета Воронцова уже блистает в свете, принимая в новом роскошном особняке весь цвет одесской аристократии. Словом, всё было готово к встрече с самым значимым человеком в жизни графини Воронцовой – Александром Пушкиным. И он не замедлил явиться…

Графиня Елизавета Воронцова. Художник П. Соколов. Около 1823 г.

Гости, а в их числе и Пушкин с восторгом созерцают игру хозяйки дома в любительских спектаклях, внимают звукам органа, что извлекает та из редкостного инструмента своими изящными пальчиками.

Вот словесный портрет её, живо рисующий облик обворожительной графини: «Ей было уже за тридцать лет, а она имела все право казаться еще совсем молоденькою. С врождённым польским легкомыслием и кокетством желала она нравиться, и никто лучше неё в этом не успевал. Молода она была душою, молода и наружностию. В ней не было того, что называют красотою; но быстрый, нежный взгляд её миленьких небольших глаз пронзал насквозь; улыбка её уст, которой подобной я не видал, казалось, так и призывает поцелуи».

Пушкин, известно, по-особому ценил и польское кокетство, и польское легкомыслие. И общество графини, вкусившей недоступную поэту парижскую жизнь, побывавшей в европейских столицах, о коих он только грезил, не могло быть неинтересным Пушкину.

Свидетельницей любви поэта к милой графине стала княгиня Вера Вяземская, в то самое время отдыхавшая в Одессе и часто сопровождавшая влюблённую пару в романтических прогулках к морю.

Графиня Елизавета Воронцова. Художник Д. Хейтер. 1832 г

«Я становлюсь на огромные камни, вдающиеся в море, смотрю, как волны разбиваются у моих ног, – пишет она, – иногда у меня не хватает храбрости дождаться девятой волны, когда она приближается с слишком большою скоростью, тогда я убегаю от нее, чтобы через минуту воротиться. Однажды мы с графиней Воронцовой и Пушкиным дождались её, и она окатила нас настолько сильно, что пришлось переменять платье…»

Княгиня Вера стала поверенной во всех любовных перипетиях поэта, его огорчениях и надеждах, и всячески пыталась оградить друга от светского злословья.

Граф Воронцов рвал и метал: в письмах в Петербург к высшему начальству он назойливо повторял просьбу: избавить его от «поэта Пушкина». «И желая добра самому Пушкину, – аргументировал просьбу граф, – я прошу, чтоб его перевели в другое место, где бы он имел и больше времени, и больше возможности заниматься, и я буду очень рад не иметь его в Одессе…»

Но и Пушкин не остаётся в долгу, все мелочные придирки чиновника высокого ранга, все поручения, как то: отчёта о борьбе с саранчой – ранят его самолюбие и приводят в бешенство.

«…Я устал зависеть от хорошего или дурного пищеварения того или другого начальника, – в раздражении пишет он приятелю, – мне надоело, что со мною в моем отечестве обращаются с меньшим уважением, чем с первым английским шалопаем, который слоняется среди нас со своею пошлостью и своим бормотанием».

Вспомним и убийственную по своему сарказму эпиграмму:

Полу-милорд, полу-купец,
Полу-мудрец, полу-невежда,
Полу-подлец, но есть надежда,
Что будет полным наконец.

«Не странно ли, что я поладил с Инзовым, а не мог ужиться с Воронцовым, – вопрошает Пушкин давнего приятеля, – дело в том, что он начал вдруг обходиться со мной с непристойным неуважением, я мог дождаться больших неприятностей и своей просьбой предупредил его желания. Воронцов – вандал, придворный хам и мелкий эгоист. Он видел во мне коллежского секретаря, а я, признаюсь, думаю о себе что-то другое».

На север, в Михайловское

Кажется, сама ревность, страшная и искусно скрываемая, водит пером Воронцова. Очередное послание «Его Сиятельству графу Нессельроде»:

«Он (Пушкин) находится здесь и за купальный сезон приобретает еще множество восторженных поклонников своей поэзии, которые, полагая, что выражают ему дружбу лестью, служат этим ему злую службу, кружат ему голову и поддерживают в нем убеждение, что он замечательный писатель, между тем он только слабый подражатель малопочтенного образца (лорд Байрон)… <…>