Богини Пушкина. От «златой весны» до «поздней осени»

Однако, взявшись за перо, я хотел о чем-то просить вас – уж не помню о чём – ах, да – о дружбе – (то есть о близости, о доверии) уж не знаю о чем, ах, эта просьба очень банальна, очень – как если бы нищий попросил бы хлеба – но дело в том, что мне необходима ваша близость мне кажется это впервые).

А вы, между тем, по-прежнему прекрасны, также как в день переправы или же на крестинах, когда ваши (влажные) пальцы коснулись моего лба – Это прикосновение чувствуется мною до сих пор – прохладное, влажное. Оно обратило меня в католика – Но вы увянете, эта красота когда-нибудь покатится вниз как лавина – [Когда её не станет, мир потеряет] Ваша душа некоторое время ещё продержится среди стольких опавших прелестей – а затем исчезнет, и никогда, быть может, моя душа, её боязливая рабыня не встретит ее в беспредельной вечности —

[Но ваша душа] но что такое душа [без вашего взгляда]. У неё нет ни взора ни мелодии – мелодия быть может —» (фр.).

Накануне, в воскресенье второго февраля 1830 года, Пушкин получил записку от Каролины Собаньской, где та в изысканных выражениях сообщала, что его визит к ней откладывается. Встреча состоялась в салоне красавицы вечером в понедельник. Вероятно, последняя…

Великий провидец Пушкин. Ведь те ответные строки пишет он за семь лет, как сам навеки упокоится в Святых Горах, под покровом древнего Успенского монастыря. Как милосердно порой грядущее скрывает ужасные свои тайны! И раздумья поэта о «беспредельной вечности» и человеческой душе полнятся иным сакральным смыслом.

Всё же он не ошибся, полагая, что у души может быть мелодия, – мысль крамольная по христианским канонам. Но вот почти третье столетие, не прерываясь, льётся та божественная пушкинская музыка, мелодия его души.

Но и любовь, по Пушкину, – тоже мелодия.

* * *

Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальный,
Как звук ночной в лесу глухом.
Оно на памятном листке
Оставит мертвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.

Что в нем? Забытое давно

В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных.

Но в день печали, в тишине,

Произнеси его тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я.

1830

«Образ тайный»

Восходят звёзды надо мною…

Александр Пушкин

В мае 1829-го, в предгорьях Северного Кавказа, в Георгиевске, всего за несколько дней до своего тридцатилетия, Александр Пушкин написал строки, которым в грядущем, как и их творцу, суждено будет обрести бессмертие:

На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой… Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит – оттого,
Что не любить оно не может.

Кому посвящена эта божественная элегия, музыкой льющиеся стихи?

«Тобой, одной тобой». Каким бесспорным кажется ответ! Конечно же, юной невесте поэта, оставленной в Москве.

Натали… Невеста ли? Как мучительна неопределённость! Горькое и сладостное чувство одновременно. Отказано в её руке под благовидным предлогом – слишком молода – и одновременно подарена слабая надежда. Неудавшееся сватовство. Душевное потрясение поэта так велико, что ни на день, ни на час он уже не может оставаться в Москве! Все решилось будто само собой первого мая. Получив от свата Толстого ответ, Пушкин не медлил: в ту же ночь дорожная коляска выехала за городскую заставу, и московские купола и колокольни растаяли в предрассветной мгле.

Путь Пушкина лежал на Кавказ, куда он не мог попасть как верный подданный, посылая письма генералу Бенкендорфу и испрашивая разрешения у своего венценосного цензора стать «свидетелем войны». А тут, словно свыше, пришло решение: Кавказ как спасение от душевной муки, Кавказ как самое горячее место империи, где в схватках с воинственными горцами вершилась на глазах история России.

Можно ослушаться царя, можно самовольно умчаться из Москвы и даже из России. Но не уехать и не убежать от нее – образ юной Натали, такой далекой и недоступной, невозможно изгнать из памяти. Он уже властно вторгся в его жизнь. И противиться тому невозможно.