…Никому и никогда боле не писал Пушкин столь страстных любовных признаний: здесь и клятвы, и мольбы, тонкая лесть и заклинания. Сравнивает с одной «из идеальных женщин». И даже запрещённый приём, столь несвойственный Пушкину, применен к гордой пани: «Но вы увянете, эта красота когда-нибудь покатится вниз как лавина».
Быть может, то единственный раз, когда пророчество Пушкина не сбылось. «Шпионка» Каролина сумела обыграть и саму природу. Нет, её красота не понеслась подобно лавине, чем так страшил её поэт. Она если и старела, то красиво и очень-очень медленно.
Итак, Каролине сорок. Мемуарист Болеслав Маркевич: «Я помню её еще в тридцатых годах в Киеве, в доме отца моего, – помню как теперь пунцовую бархатную току со страусовыми перьями, необыкновенно красиво шедшую к ее высокому росту, пышным плечам и огненным глазам».
Вот отзыв о ней, пятидесятилетней, что оставила племянница Анна Мнишек, дочь Эвелины: «Тётя Каролина обедала у Раковских. Она ослепительно прекрасна. Я не думаю, чтобы она была когда-либо красивее, чем сейчас. Быть может, это лебединая песня её красоты, но существует и такая красота, которая никогда не исчезает».
Ей почти шестьдесят, и она вновь под венцом: любит и любима. Её новый и последний избранник – поэт, переводчик и драматург Жюль Лакруа моложе невесты на четырнадцать лет. Но, похоже, ни его, ни её эта разница не смущает, и даже в свои семьдесят восемь (!) Каролина получает от мужа поэтическое признание в вечной любви – один из его сонетов посвящен обожаемой супруге.
История, не сохранив ни единого портрета красавицы-польки, сберегла её послания к мужу-французу.
Ах, если бы эти слова относились к Пушкину – что за великий пример единения человеческих душ был бы явлен миру! «Демон» на склоне лет переродился в ангела.
Пожалуй, самый тонкий психологический портрет красавицы (уже далеко не первой молодости, но всё ещё обольстительной) оставил сын польского классика Владислав Мицкевич: «Беседуя с ней, чувствуешь, что она в тебя влюблена, именно в тебя, только в тебя! И хорошо ещё, если, выйдя от неё, когда остынет кровь, сумеешь осознать, что истинных её чувств ты не раскроешь никогда».
Верно, те же противоречивые чувства владели некогда и Александром Сергеевичем. И не им одним. Адам Мицкевич, сгоравший от страсти к Каролине, заклинал: «О если б ты лишь день в душе моей была…»
Однажды и у Пушкина вырвалось признание: «Было время, когда ваш голос, ваш взгляд опьяняли меня». Вот он, «милый демон», искушающий с лёгкостью, очарованием и такой силой!
Листок из парижского альбома
Ещё одна ипостась Каролины – собирательница. Коллекция редких автографов, собранных ею, внушительна: есть росчерки пера Марии-Антуанетты (несчастная королева оставила записку в тюремной камере), Адама Мицкевича, Пушкина, английских политических деятелей Питта и Веллингтона, французских писателей Шатобриана, Лафонтена, мадам де Сталь…
Как же не любил Александр Сергеевич писать мадригалы законодательницам светских гостиных, как негодовал лишь при одной мысли о том!
А в изящный альбом пани Каролины, в зелёной сафьяновой обложке, писал, быть может, даже с восторгом. Иначе вряд ли воскресным январским днём или вечером появились на его страницах завораживающие строфы:
На левой стороне листа поэт оставил подпись: «Alexandre Pouchkine». Владелица автографа не поленилась сделать на французском памятную надпись: «Александр Пушкин, которого я просила написать в альбом своё имя на листе моего альбома. 5 января 1830 в Петербурге».
Как ни странно, но, не отвечая на любовь или страсть Пушкина, она оказалась верна его имени и его памяти. Только благодаря тому неведомому чувству и сохранился в Париже XXI века лист из альбома Каролины, с вписанным на его странице поэтическим шедевром: «На холмах Грузии…»
Первым, кто обнаружил архив Каролины Собаньской в парижской библиотеке Арсенал, её эпистолярное наследие, оказался праправнук Пушкина Георгий Воронцов-Вельяминов! Ознакомившись с ним, он убедился, что Каролина Собаньская была необыкновенной женщиной, наделенной многими талантами, но не очень-то и счастливой, ведь ей пришлось пережить единственную дочь.