Богини Пушкина. От «златой весны» до «поздней осени»

После кончины Каролины Адамовны пожелтевший листок, где рука поэта начертала строфы о ночных холмах Грузии и своих грёзах, стал достоянием иных владельцев. Уже в наши дни радением меценатов лист почти двухсотлетней давности из парижского альбома вновь очутился на берегах Невы, в Санкт-Петербурге, «соединившись» с рукописями поэта в родном для них Пушкинском Доме.

Живые голоса

Пушкин – Каролине Собаньской

2 февраля 1830 г. Петербург

(Черновик неоконченного письма)

«Сегодня 9-я годовщина дня, когда я вас увидел в первый раз.

Этот день был решающим в моей жизни… Чем более я об этом думаю, тем более убеждаюсь, что мое существование неразрывно связано с вашим; … я рождён, чтобы любить вас и следовать за вами – всякая другая забота с моей стороны – заблуждение или безрассудство; вдали от вас меня лишь грызёт мысль о счастье, которым я [никогда не мог бы достаточно насладиться] не сумел насытиться. Рано или поздно мне придется всё бросить и… пасть к вашим ногам. Среди моих мрачных сожалений меня прельщает и оживляет лишь только мысль о том, что когда-нибудь у меня будет клочок земли в (нрзбр.) в <Крыму? >Там смогу я совершать паломничества, бродить вокруг вашего дома, встречать вас, мельком вас видеть…» (фр.)

Чуть ниже текста, на том же тетрадном листе, рукой Пушкина набросаны три профиля Натали Гончаровой и автопортрет.

Благодаря письмам одной из первых русских аристократок, обосновавшихся в Крыму, княгини Анны Голицыной, адресованным Каролине, исследователи расшифровали неразборчивые слова в пушкинском письме: это «Крым» и «Ореанда». На Южном крымском берегу, в Кореизе, княгиня обустроила прекрасное поместье, где её частой гостьей была Каролина Собаньская. Во многом благодаря желанию Голицыной и под ее неусыпным наблюдением поблизости, в Ореанде, возводилась усадьба для графа Витта и его тайной супруги. Именно там мыслил Пушкин «совершать паломничества», бродить возле дома несравненной Каролины.

Каролина Собаньская – Пушкину

2 февраля 1830 г. Петербург

«В прошлый раз я забыла, что отложила до воскресенья удовольствие видеть вас. Я упустила из виду, что должна буду начать этот день с мессы, а затем мне придётся заняться визитами и деловыми разъездами. Я в отчаянии, так как это задержит до завтрашнего вечера удовольствие вас видеть и послушать вас. Надеюсь, что вы не забудете о вечере в понедельник и будете слишком досадовать за мою докучливость, во внимание ко всему тому восхищению, которое я к вам чувствую.

К. С.

Господину Александру Пушкину Воскресенье утром» (фр.).

Пушкин – Каролине Собаньской

2 февраля 1830 г. Петербург

(Черновик неоконченного письма)

«Вы смеётесь над моим нетерпением, вам как будто доставляет удовольствие обманывать мои ожидания (надежда на свидание с вами сегодня разбудила меня) итак, я увижу вас только завтра – пусть так. Между тем я могу думать только о вас.

Хотя видеть и слышать вас составляет для меня счастье, я предпочитаю не говорить, а писать вам. В вас есть ирония, лукавство, которые раздражают и повергают в отчаяние. Ощущения становятся мучительными, а искренние слова в вашем присутствии превращаются в пустые шутки.

Вы – демон, то есть тот, кто сомневается и отрицает, как говорится в Писании.

В последний раз вы говорили о прошлом жестоко. Вы сказали мне то, чему я старался не верить… в течение целых 7 лет. Зачем. [Хотели ли вы отомстить…]

Счастье так мало создано для меня, что я не признал его, когда оно было передо мной – Не говорите же мне больше о нем ради Христа. – [Вы заставляете меня испытывать ярость] – В угрызениях совести, если бы я мог ощутить испытывать их – в угрызениях совести было бы какое-то наслаждение – а – подобного рода сожаление вызывает в душе лишь яростные и богохульные мысли.

Дорогая Элленора, позвольте мне называть вас этим именем, напоминающем мне и мои жгучие чтения моих юных лет, и нежный призрак, прельщавший меня тогда и ваше собственное существование, такое жестокое и бурное, такое отличное от того, каким оно должно было быть.

Дорогая Элленора, вы знаете, что всегда я испытывал на себе ваше могущество. Вам обязан я тем, что познал всё, что есть самого судорожного и мучительного в любовном опьянении, так же как и всё, что в нём есть самого ошеломляющего. От всего этого у меня осталась лишь слабость выздоравливающего, одна привязанность очень нежная, очень искренняя, и немного робости, которую я не могу побороть.

Я прекрасно знаю, что вы подумаете, если когда-нибудь это прочтете – как он неловок – он стыдится прошлого – вот и всё. Он заслуживает, чтобы я снова посмеялась над ним – (он полон самомнения, как его повелитель Сатана). Неправда ли.