Богиня Чортичо. Про черную руку, питонцев, платье в горошек и красивую девочку из прошлого века

Дрожащими руками Юрка стал развязывать тесемки. Они не поддавались. Мама помогла, и обертка скользнула на пол. Внутри оказалась коробка, на которой был нарисован планер.

– Планерная модель! – выдохнул Юрка. – Это мне? – все еще не веря, спросил он.

– Тебе, тебе, – ответили мы с мамой почти хором.

Юрка открыл коробку. В ней лежали разные тоненькие дощечки, крылья из плотной пергаментной бумаги, маленькие колесики и даже красный пропеллер.

– Там, наверное, есть инструкция. Разберешься? – спросила мама.

– Разберусь, – шмыгнув носом ответил Юрка.

Сейчас он был совсем не страшным, гроза первоклашек Юрка Политай. Вздернутый курносый нос, обсыпанный веснушками. Рыжеватый чубчик надо лбом. Мальчишка как мальчишка, – подумала я. Только руки в цыпках. Наверное, варежки потерял…

Пока мы с Юркой разбирались с планером, мама с дедом пили чай в маленькой кухоньке. Говорили они тихо, но до меня время от времени доходили слова деда.

Я услыхала, что Юркин отец пропал еще до Юркиного рождения. – И как сгинул, – сообщил дед. – А мама его, дочка моя, Танька, беспутная, завербовалась куда-то на Север, и ни слуху ни духу от ней… – продолжал он. – Иногда перевод пришлет рублей двадцать. Да моя пензия. – Он так и говорил. «Пензия»… – Вот так мы с Юркой и живем… Спасибо вам, – помолчав, сказал дед…

Планер мы собрать не успели. Но мама пообещала отпустить меня к Юрке в другой день.

– Ты к нам, Юра, приходи. Просто так, поиграть, а наш папа сможет тебе помочь с планером, – сказала мама, помогая мне застегнуть шубку.

– Приду, – пообещал Юрка.

– Не забудь, завтра утренник. Ты придешь? – прощаясь, спросила я.

– Угу, – ответил Юрка, посмотрев на деда.

– Придет, придет, – подтвердил тот.

Что было на утреннике, я помню уже смутно. Но после этого Нового года мы подружились с Юркой. Мы вместе возвращались из школы домой. Бабуля кормила нас, а потом мы вместе делали уроки.

С елки сняли игрушки и гирлянды, и папа, ворча, долго пылесосил ковер в гостиной. Мне было немного жаль елочку, но я была уверена, что она возвратится в лес, чтобы в следующем году снова вернуться к нам домой к Новому году.

Пионерская клятва

…Как же было волнительно и здорово, когда нас принимали в пионеры. Какой трагедией стало решение не принимать в пионеры двух мальчишек из нашего класса – Кольку Огородникова, вечно замызганного двоечника и хулигана, и тихого Сашу Мартыненко – за то, что, по мнению пионерского начальства, он был не достоин быть пионером, ведь его дед был попом в церкви… Саша тихонько плакал, а Колька плюнул на пол и сказал: «Ну и не надо. Не больно-то хотелось!», за что его вообще выставили из класса… Мне их было ужасно жалко. Особенно Сашу.

…Нас построили на торжественную линейку. Сердце гулко бухало. Почти вторило пионерским барабанам, по которым лупили пятиклассники, пытаясь изобразить марш. Что-то задудело, и я, вздрогнув, увидела, как в зал вошла старшая пионервожатая. Тетенька лет сорока, в короткой пионерской синей юбке и пионерской рубашке. «Красоту» довершали пионерский галстук и пилотка, кокетливо сдвинутая набекрень. Из-под пилотки торчали волны пергидрольной «химии».

Губы у вожатой были накрашены морковно-красной помадой. Видимо, в цвет галстука. Тетенька имела внушительные размеры, и синяя пионерская юбка сзади выглядела намного короче, чем спереди. Бутылочные ноги были втиснуты в белые сабо – писк тогдашней моды, зависть всех семиклассниц. Ну и что, что по стилю не подходит? Зато подходит по цвету. Белая рубашка с пионерскими металлическими пуговицами и белые же сабо с металлическими головками гвоздей, которыми обычно обивали дерматиновые входные двери…

– Дружина, равняйсь! Смирно! – заорала пионервожатая, хотя и без этого вопля притихшие третьеклашки стояли скукожившись, а с ним съежились еще больше.

Галстуки мы держали переброшенными через изгиб локтя. У меня он почему-то все время скользил и норовил упасть. Я с ужасом думала, что меня за это могут не принять в пионеры – юные ленинцы. А ведь пионер – всем ребятам пример. Весь класс будет примером, а я буду с Мартыненко и Огородниковым стоять в уголке и смотреть, как мои товарищи становятся юными ленинцами. Ведь самое простое – удержать перекинутый через локоть галстук – не смогла, значит, не сможешь быть пионеркой…

Пытка продолжалась еще минут десять – пока произносились красивые и правильные слова. Наставление о том, как мы должны быть горды и счастливы вступать в ряды юных пионеров, я как-то пропустила – не сводила глаз с висевшего на моей руке галстука, который держался уже на одном уголке.

В это время скучающие и пересмеивающиеся семиклассники, стоявшие напротив нас, по взмаху руки пионервожатой сделали шаг вперед. А из этой шеренги вышли еще несколько человек и проникновенно-громко, – должно быть, именно это и называлось «с пионерским задором» – заорали по очереди:

Отряд застыл в торжественном молчаньи,

Ждут друзья твоих заветных слов,

Ты даешь сегодня обещанье,