На этих словах мой галстук упал, и я заревела. Громко. Ко мне подскочила учительница и, подняв галстук, повесила его обратно на занемевшую руку. Я продолжала всхлипывать, и слезы капали на красный треугольник, оставляя на нем темные некрасивые пятна. Учительница что-то шептала мне в ухо, вероятно, пытаясь успокоить, но я почему-то еще больше плакала. Тогда она взяла меня за руку и повела в сторонку.
Носового платка у меня не было – в пионерской юбке нет карманов, не то что в фартуке, – и я машинально вытерла нос и глаза галстуком. Ужас в глазах моей учительницы еще больше напугал меня. Я поняла, что совершила еще более ужасное преступление, и теперь уже точно мне один путь – прямо в компанию Мартыненко и Огородникова.
Учительница вытащила белый носовой платок и как маленькую заставила меня высморкаться, вытерла мне глаза и зачем-то поправила мой огромный белый бант на голове.
– Ну, что такое? Почему ты так плачешь? – спросила меня она.
Икая и всхлипывая, я попыталась обьяснить, что галстук упал потому, что шелковый и скользкий, но теперь меня совсем не возьмут в пионеры. Я так и сказала: «не возьмут!». Моя учительница – самая лучшая в мире, я в этом убеждена до сих пор, – улыбнулась и сказала:
– Не плачь. Все видели, что галстук упал случайно. А ты такая хорошая девочка. Отличница и командир звездочки, тебя непременно примут в пионеры. Давай успокаивайся и пошли. Пока еще не поздно.
Воспрянув духом, в последний раз всхлипнув и кое-как разгладив галстук руками, держась за руку учительницы, я была возвращена в строй.
…Звучали какие-то речевки, приветствия, выступал директор школы – все это было как во сне. И когда ко мне подошел долговязый семиклассник, я даже не поняла, что ему нужно. Он взял мой промокший и помятый галстук и завязал его особым пионерским узлом на моей шее.
– Плакса-вакса-гуталин, на носу горячий блин, – смеясь, вытащил из кармана белый носовой платок и сунул его мне.
А потом прицепил пионерский значок. Галстук мешал – дылда не догадался повязать его под воротник рубашки, а завязал его прямо на моей шее. Я повертела головой и незаметно оттянула узел. Дышать стало легче, но галстук кололся. Незаметно (ну, мне так казалось, что незаметно) я вытерла глаза платком и замешкалась, не зная, куда этот платок девать. Я с ужасом думала: «Какая я плохая пионерка!» Но что-то еще… что-то не давало мне покоя. Я не могла понять, что…
Ах, да! А клятва?..
Всплыл текст, который я знала наизусть:
При этом нужно было сделать салют правой рукой.
Все правильно.
Все так и должно было бы быть. Но почему же я не помню всего этого? И клятву я не произносила…
Оказывается, все повторяли за пионервожатой слова клятвы. Говорили все хором – а нас было три класса третьеклассников, человек около ста, – и никто не заметил, что меня не было, и галстук мне повязали без клятвы, и я стала как все, как все! – юным ленинцем!
Почему-то мне не давал покоя вопрос: почему ленинцем? Я же девочка – значит, юная ленинка. Но так не говорили. Я решила этот вопрос никому не задавать. Пока. Наша пожилая пионервожатая задорно заголосила опять: