Богиня по крови

Нахмурившись, я отвела взгляд от Эпи и увидела, что ко мне бежит – бежит? – Аланна. Она была так непривычно бледна, что у меня тут же засосало под ложечкой. Случилось что-то очень плохое.

Я отдала щетку конюшенной нимфе, которая появилась как по мановению волшебной палочки, и поцеловала в нос Эпи. Я не могла не обратить внимания, что кобылица стоит молча и тихо и смотрит на Аланну таким немигающе-черным взглядом, что у меня по телу прошла дрожь от ужасающего предчувствия. Я выбежала из конюшен навстречу Аланне. Она едва меня дождалась и сразу же повернула обратно. Я старалась от нее не отставать, и мы выбежали на храмовые земли.

– Что случилось?

– Мирна. У нее начались роды.

Я обрадовалась и испугалась до онемения. Шла середина августа, и я почти каждый день навещала свою сильно беременную дочь, у которой постоянно менялось настроение. Я ездила к ней в семейные владения Гранта (нет, я больше не называла его троллем – во всяком случае, в лицо, ну и за глаза не очень часто), которые примыкали к землям храма Эпоны. Мирне не терпелось поскорее родить, и я не могла винить ее за это. Я хорошо помнила, что значит быть слишком беременной – когда что ни делаешь, все вызывает дискомфорт. Но в таком случае этот день должен быть днем радости. Я глянула на бледное лицо Аланны, и меня как громом поразила ужасная мысль. Если бы все было хорошо, мы бы не бежали ко мне в храм. Мы бы оседлали Эпи и еще каких-нибудь лошадей (своего мужа я к ним не причисляю) и поехали (быстро или не очень) к виноградникам Маклуров, чтобы присутствовать при рождении моей внучки.

– Что-то пошло не так?

Аланна не оглянулась.

– Они привезли Мирну несколько минут назад. С ней сейчас Каролан. Он послал гонца-кентавра за Кланфинтаном, тот сейчас у лучников. А я пошла за вами.

Я схватила Аланну за руку и заставила посмотреть мне в лицо.

– Там что-то плохое?

Она напряженно кивнула, я видела, что она борется со слезами.

– Каролан говорит, что она потеряла слишком много крови. У нее… – Она переглотнула. – Он сказал, что у нее внутренние повреждения.

– Нет… – еле смогла выговорить я. Все внутри меня похолодело. Словно кровь в одночасье потеряла свое тепло.

Аланна взяла меня за руку, и мы побежали через храмовый двор туда, где располагалась амбулатория. Мои телохранители, молчаливые и мрачные, распахнули перед нами двери, чтобы мы смогли без задержек войти в помещение.

– Сюда, госпожа, – сказала молодая женщина с окаменевшим лицом, в которой я узнала одну из медицинских сестер храма.

Она провела нас во внутреннюю комнату и прежде, чем я успела открыть дверь в комнату дочери, почтительно, но твердо коснулась моего плеча.

– Госпожа, вам лучше подготовиться. Вашей дочери понадобится ваша сила.

В первый момент я сузила глаза, собираясь обрушить на нее свой страх и гнев и желая указать, чтобы она не рассказывала мне, в чем нуждается моя дочь. Но в ее глазах я прочла то, что лишило меня всех гневных слов.

Я увидела неотвратимость смерти.

Отвернувшись от них с Аланной, я уперлась лбом в розовато-желтоватую стену. «О, Эпона! – с жаром взмолилась я. – Не позволяй этому случиться! Мирна не может умереть. Я не могу потерять ее. Умоляю вас, как ваша Любимица, как ваша Избранная! Если вам нужна чья-то жизнь, возьмите мою! Но, прошу вас, не забирайте моего ребенка».

Голос Эпоны, прозвучавший в моем мозгу, был почти непереносимо доброжелательным.

– Иногда судьба выбирает такие пути, что даже богиня не может ничего изменить. Но знай, Любимица, что Мирна и моя дочь тоже, она дочь моей Избранной, и всегда будет жить на моих мягких лугах…

– Нет! – закричала я и, как маленький ребенок, зажала уши. – Нет, – вырвалось у меня вместе с рыданием.

Я почувствовала, что меня обняли руки Аланны, и на мгновение позволила себе прижаться к ней. Потом я отстранилась и вытерла лицо рукавом своей шелковой блузки. Слезам найдется время позже. Медсестра была права. Мирне нужна моя сила, а не истерика. Я кивнула медсестре:

– Я готова.

Комната была безукоризненно чистой и казалась маленькой из-за женщин, которые столпились в центре, вокруг узкой кровати. Я не обратила на них внимания, отя и отметила про себя, что они напевают что-то вроде партолонской песни рождения… Правда, такой я никогда не слышала. Рождение Мирны восемнадцать лет назад приветствовала более нежная и добрая версия. Песня была по-прежнему ласковой, мелодичной и древне-ритмичной – словно биение сердца, положенное на музыку, – но сейчас не было ни смеха, ни импровизированного танца. Завидев меня, женщины расступились и позволили мне подойти к Мирне.