Богоматерь Нильская

Все с нетерпением ждали вестей от Годлив. Увезли король с королевой с собой дочь президента или нет? Правда ли, что они ее удочерили? Будет ли она им действительно дочерью? А фрейлина Годлив? Полетела она вместе с ними или нет? Спросили сестру Гертруду, которая слушала радио, не слышала ли она чего-нибудь. По радио никто ничего не говорил. Написали письма всем знакомым в столице. Потом сложили все обрывки этой истории вместе. То, что президент имел-таки намерение предложить одну из своих дочерей бельгийской королевской паре, оказалось правдой. Он пожалел короля, не имевшего потомства, и от чистого сердца предложил ему свою дочь, чтобы сохранить род. Он надеялся, что таким образом бельгийцы навсегда останутся на стороне национального большинства, как это было в период обретения независимости. Он становился членом семьи: ради чести их общего ребенка, они не дадут ему пасть. Но король с королевой не поняли. Есть вещи, которые белые никогда не поймут. Бельгийцы ответили, что, конечно, дочь президента может учиться в Бельгии. Это само собой разумеется. Но что касается ребенка в подарок, они сделали вид, что не расслышали, не поняли. Дочь президента осталась, где была, и Годлив тоже.

– Я была права, – сказала Горетти, – все это были выдумки. Годлив такая дура, что в конце концов поверила собственному вранью.

– Посмотрим, что она станет рассказывать, когда вернется, – осмотрительно сказали остальные.

Но Годлив в лицей больше не вернулась. После такого унижения она была не в силах выносить насмешки одноклассниц. И в Бельгию она все же поехала. Отец нашел для нее шикарный пансионат. Говорят, что определенную роль в этом сыграла и мать-настоятельница.

Нос Богоматери

– Модеста, – сказала Глориоза, – ты видела лицо Девы Марии?

– Какой?

– Ну, статуи Богоматери Нильской.

– И что? Оно и правда не такое, как у других Богородиц. Черное. Белые покрасили его в черный цвет. Все это, конечно, чтобы сделать нам, руандийцам, приятно, но ее младенец, там, в часовне, остался белым.

– А ты заметила, какой у нее нос? Маленький, прямой – это нос тутси.

– Они просто взяли белую Мадонну, покрасили ее в черный цвет, а нос остался как у белых.

– Да, но теперь, когда она черная, у нее нос как у тутси.

– Ты же знаешь, что в те времена белые и миссионеры были за тутси. Так что черная Богоматерь с носом как у тутси – для них это было скорее хорошо.

– Ну да, а вот мне не хочется, чтобы у Пресвятой Девы был нос тутси. Не хочу больше молиться перед статуей с носом как у тутси.

– А чего ты хочешь? Думаешь, мать-настоятельница или монсеньор поменяют статую, если ты их попросишь? Разве что ты поговоришь с отцом…

– Конечно, я поговорю с отцом. Кстати, он говорил мне, что школы и администрацию собираются очистить от тутси. В Кигали и в университете Бутаре уже началось. А мы сначала займемся Богоматерью Нильской, я сама подправлю ей носик, а кое-кому это будет предупреждение, они поймут.

– Ты хочешь испортить нос статуе? Тебя же могут выгнать, когда узнают, что это сделала ты.

– Ни в коем случае, я объясню всем, что должна была это сделать и почему: это дело политическое, меня еще и похвалят. И потом, с моим отцом…

– Ну ладно, а как ты это сделаешь?

– Проще простого: надо отбить у статуи нос и приклеить новый. Как-нибудь в воскресенье сходим к пигмеям тва, в Канази они есть. Возьмем глины – настоящей, хорошо замешанной, из которой они делают свои горшки, и вылепим Деве Марии новый нос.

– А когда ты этот новый нос приклеишь?

– Пойдем ночью, накануне паломничества, а на следующий день все увидят новый нос Богоматери Нильской. Нос настоящей руандийки из национального большинства. Всем понравится. Даже матери-настоятельнице. И объяснять ничего не надо будет. Да нет, надо, но я сама объясню. Некоторые, знаю, опустят головы, чтобы спрятать свои маленькие носы. И ты первая, Модеста, у тебя же нос твоей матери. Но ты все равно поможешь мне, ведь ты моя подруга.

– Глориоза, я боюсь. Тебе все равно не избежать неприятностей, а уж мне тем более, если я стану тебе помогать.

– Да нет же, говорю тебе, мы с тобой партийные активистки. А то, что мы собираемся сделать, – это политический акт, и с моим отцом нам никто слова не посмеет сказать. Им придется сменить статую, поставить новую, с лицом настоящей руандийки, с носом как у национального большинства. Вот увидишь, партия нас похвалит. Мы станем женщинами-политиками. А в конце концов и министрами.

– Ты-то конечно, а вот я вряд ли!