Богоматерь Нильская

Глориоза поднялась на помост и, вооружившись молотком, напильником, глиняной колбаской и фонариком, которые подала ей Модеста, протиснулась ближе к статуе, но споткнулась о вазы с цветами, которые упали в чашу, где собиралась вода источника. Чудом удержавшись на краю помоста, Глориоза с такой силой ударила молотком по носу Богоматери, что голова статуи разлетелась вдребезги. Она быстро слезла вниз и сообщила дрожавшей от холода и волнения Модесте:

– Я разбила голову Деве Марии, нос уже не переделать. Ну, по крайней мере, теперь статую точно придется заменить.

– Что с нами будет? Это же ужасный грех! – простонала Модеста. – Если узнают, что это сделали мы…

– Ты всё переживаешь, Модеста, а я уже знаю, что нам делать.

С первыми проблесками утра лицей наполнился радостным возбуждением. Начинался великий день – день паломничества! Все надели новую форму, ту самую, которую обновили к приезду королевы, только с жилеток спороли нашивку в виде герба Бельгии, заменив ее на другую, привезенную отцом Эрменегильдом, на которой были изображены два переплетенных сердца – Иисуса и Девы Марии.

Сбор был объявлен во дворе, перед часовней, впереди каждого класса был развернут стяг, который лицеистки вышивали с самого начала учебного года на уроках рукоделия. Благословить их пришел отец Эрменегильд, а брат Ауксилий раздал всем распечатанные на ротаторе листки со своими новыми песнопениями. Сестра-экономка подсчитывала банки с сардинами, тушенкой, сыром «Крафт» и конфитюрами, составляя их в большие корзины, которые водружали себе на голову бои. Но вот на паперти часовни появилась мать-настоятельница в сопровождении бургомистра, двух жандармов с ружьями на плечах, за ними следовали все учителя. Воцарилась тишина. Мать-настоятельница произнесла короткую речь, в которой напомнила историю Богоматери Нильской, посоветовала всем проявлять больше благочестия и, обернувшись к бургомистру, объявила, что в этом году все будут особо просить у Богоматери, чтобы на тысяче холмов этой прекрасной страны восстановились мир и согласие.

Кортеж тронулся в путь, вышел за шлагбаум, охраняемый активистами, прошел по дороге вдоль хребта, спустился по тропинке и построился по классам на склоне лицом к источнику. Вдруг раздались крики ужаса: у Богоматери не было головы, вернее, то, что от нее осталось, было похоже на разбитый глиняный горшок. Лицо Мадонны было разбито, а помост усеян черепками. На поверхности чаши плавали цветы, одна из ваз перекрыла водослив, и вода вот-вот должна была перелиться через край.

– Святотатство! Святотатство! – вскричала мать-настоятельница.

– Это происки диавола, – подхватил отец Эрменегильд, благословляя направо и налево в качестве акта экзорцизма.

– Саботаж, – проворчал бургомистр и полез за скалы. Вскоре все увидели над обезглавленной статуей его руку с зажатым в ней темным шариком.

– Граната! – завопил белый преподаватель и помчался прочь по тропинке, увлекая за собой коллег, те принялись карабкаться вверх по склону с прытью, которую в них раньше никто не мог заподозрить.

Один из жандармов вскинул ружье и выстрелил вниз, в заросли древовидных папоротников, под которыми протекал ручей.

Лицеисток охватила паника. Расталкивая, топча друг друга, они беспорядочно бросились прочь по дороге, и никакие требования, мольбы, укоры ни матери-настоятельницы, запутавшейся в полах своего длинного платья, ни задравшего сутану отца Эрменегильда, ни задыхающегося бургомистра не могли их остановить. Последний все кричал, потрясая темным шариком: «Это ерунда, ничего такого, это просто глина!» Бои побросали корзины, и банки консервов покатились вниз по склону, к огромному огорчению сестры-экономки, почти сразу отказавшейся от их преследования.

Все беглецы встретились на лицейском дворе. Перевели дыхание. «В часовню», – приказала мать-настоятельница. Когда все расселись на скамьях, она заговорила:

– Дочери мои, вы стали свидетелями ужасного святотатства. Руки нечестивцев, я даже не хочу знать, чьи они, покусились на светлый лик Девы Марии, нашей покровительницы, Богоматери Нильской. Искупить это преступление пред Господом выпало нам. Мы будем поститься, сегодня мы не получим иной пищи, кроме фасоли и воды. Да простит Господь того или тех, кто совершил этот грех.

Тут Глориоза встала со своего места и прошла к ступеням алтаря. Она сказала на ухо бургомистру несколько слов, тот подошел к матери-настоятельнице. Они долго тихо переговаривались. Наконец мать-настоятельница, в которой чувствовалось некоторое напряжение, объявила:

– Глориоза хочет что-то вам сказать.

Глориоза поднялась на верхнюю ступеньку перед алтарем. Она окинула взглядом соучениц, отметив некоторых насмешливо-довольной улыбкой. Потом заговорила, и ее звонкий голос заставил всех вздрогнуть: