– Друзья, я обращаюсь к вам не от своего имени, а от имени партии, партии национального большинства. Наша преподобная матушка сказала, что не хочет знать, кто разбил голову Богоматери Нильской, но мы-то знаем, мы хорошо знаем, кто это: это преступление совершили наши вечные враги, палачи наших отцов и дедов – иньензи. Они коммунисты, атеисты. Ими движет сам дьявол. Они хотят, как в России, жечь храмы, убивать священников и монахинь, подвергнуть преследованию всех христиан. Они внедряются, проникают повсюду, я даже боюсь, нет ли их и среди нас, в нашем лицее. Но я доверяю господину бургомистру и нашим вооруженным силам: они знают свое дело. Я хотела вам сказать, что скоро у нас будет новая статуя Богоматери Нильской, она будет настоящей руандийкой, с лицом национального большинства, Богоматерью хуту, которой мы будем гордиться. Я напишу отцу. У него есть знакомый скульптор. Пройдет немного времени, и у нас будет подлинная Богоматерь Нильская, созданная по образу и подобию руандийских женщин, которой мы сможем молиться без всяких оговорок, которая будет оберегать нашу Руанду. Но в нашем лицее, вы это и сами знаете, еще полно всяких паразитов, грязи, отбросов, из-за которых он сейчас не достоин принять истинную Богоматерь Нильскую. Мы должны немедленно приниматься за работу. Надо вычистить все до последнего закоулка. От такой работы никто не может отказаться. Это работа для настоящих активисток. Вот все, что я хотела сказать. А теперь давайте споем наш национальный гимн.
Лицеистки дружно зааплодировали, а бургомистр затянул песню, которую все подхватили хором:
– Видишь, – сказала Глориоза Модесте, возвращаясь на свое место, – здесь я уже госпожа министр.
Школа окончена
В течение месяца, последовавшего за покушением на статую Богоматери Нильской, все мероприятия, проводившиеся в лицее, были сосредоточены на подготовке триумфального приема, который предстояло оказать новой и подлинной Мадонне Великой Реки. Предыдущая была бесцеремонно удалена из-под навеса. Никто не знал, что с ней делать. Уничтожить ее было опасно: все боялись мести Той, которую так долго почитали и к которой было обращено столько молитв. В конце концов ее завернули в брезент и отправили в домик в глубине сада, где стоял электрогенератор. Старую сестру Кизито долго еще подозревали в том, что она, ковыляя на своих костылях, ходит время от времени помолиться перед статуей, ведь она сама видела, как ее торжественно, с великим рвением водружали над источником.
Глориоза торжествовала. С патриотического благословения отца Эрменегильда и с его же действенной помощью она провозгласила себя председателем комитета по возведению на престол истинной Богоматери Нильской. Вдвоем они заняли библиотеку, где разместился их Генеральный штаб и куда теперь никто не мог зайти без их разрешения. Туда же был проведен телефон, до сих пор имевшийся только в кабинете у матери-настоятельницы. На уроках Глориоза появлялась теперь крайне редко. Вместе с отцом Эрменегильдом она без колебаний врывалась в другие классы и обращалась к лицеисткам на родном языке с коротким выступлением – чем-то вроде лозунга с двойным смыслом. Она невероятным образом примирилась с Горетти и принимала ее с другими членами бюро комитета. Но Горетти, одобряя и поддерживая активность Глориозы, все же отказалась от предложенного ей поста вице-председателя, а в разговорах с остальными лицеистками проявляла осторожную сдержанность. Мать-настоятельница почти не покидала свой кабинет, а если и выходила из него, то делала вид, будто не замечает беспорядка, царившего в подведомственном ей учреждении. Когда отец Эрменегильд из уважения к иерархии, под которым проглядывала плохо скрываемая дерзость, приходил к ней с отчетом о работе комитета, мать-настоятельница лишь говорила:
– Хорошо, хорошо, святой отец, вы сами знаете, что делаете, Руанда – независимая страна, независимая… Но не забывайте, нам доверен лицей для девочек, девочек – и только.
И она снова погружалась в свои инвентарные книги, которые по ее просьбе принесла сестра-экономка под предлогом подготовки к следующему учебному году.