Бои в Прибалтике. 1919 год

То, что такое решение так и не было принято, что внутри самого правительства были течения, представленные, с одной стороны, демократом Центра[415] Эрцбергером и имевшим интернациональные обязательства социал-демократом Мюллером, а с другой – представителями вооруженных сил, которые действовали параллельно друг другу, очевидно, и есть окончательное объяснение трагическому исходу прибалтийского проекта. Если бы тогда была целеустремленная воля, она явно нашла бы и необходимые силы и непременное внимание у Антанты. Конечно, до тех пор, пока большая часть германского правительства и общественное мнение в Германии исходили из того, как посмотрят на это их зарубежные коллеги по партии, отрицая солдатскую и национальную логику, будучи предубеждены против прибалтийского дворянства, никакой боевой настрой по ту стороны восточной германской границы рассчитывать на поддержку кабинета и большинства германского народа не мог. Тем самым у всех масштабных планов активной германской политики на Востоке не было основы, без которой она попросту казалась бесперспективной.

В действительности же дела и без определяющего влияния германского правительства шли своим чередом. Подчиненные инстанции – Верховное командование «Север», командование 6-го резервного корпуса – оказались поставлены перед вопросами и решениями, которые никогда бы не возникли в упорядоченном и твердо управляемом государстве. Никак нельзя было избежать, что, в свою очередь, и их подчиненные, вплоть до командиров отдельных фрайкоров, таким же образом будут руководствоваться собственными взглядами на будущее Прибалтики и прибалтийского проекта, а то и полагать, что они вправе содействовать решению общегерманских проблем, вместо того чтобы просто доверять своим начальникам и исполнять свой солдатский долг в рамках общих поставленных задач. Если бы так и было, размышления над такими вопросами, вероятно, остались без всяких практических последствий. Но дела летом 1919 г. обстояли иначе, а потому ход мыслей отдельных командиров привел к всеобщей сумятице и некоординированности, из которых – в том чудовищно сложном положении – ничего хорошего и прочного возникнуть просто не могло. Совсем недавно революция уничтожила непременную надежность и субординацию в старой армии, а на ее место пока что ничего нового поставить было нельзя. Формирование фрайкоров, а в первые месяцы 1919 г. в этом было единственное спасение от полезшего из всех углов и закоулков спартакизма, теперь выказало и обратные стороны: однобокая привязанность войск к своему непосредственному командиру, а также объясняющееся этой особой позицией своеволие последнего. К тому же командиры по вполне понятным причинам тогда относились более или менее негативно к тем, кто правил в Германии, считая их виновными в крушении старого государства и вызванных этим внешнеполитического краха и внутриполитической смуты. То, что эти командиры лишь по необходимости подчинялись поставленным этим правительством начальникам, не собираясь беспрекословно слушаться другого главнокомандующего[416], было объяснимо, хотя это было сложно сочетать с принятыми ранее понятиями о субординации.

Осознание этих обстоятельств, а также настроения и планов держав Запада имело, очевидно, решающее значение для центральных военных инстанций на Родине, которые день ото дня имели перед глазами картины полнейшей военной беспомощности и поэтому в первую очередь желали получить время и покой для развития новых вооруженных сил. Исходя из этого стремления, они оказывались во все более жестких разногласиях с войсками в Прибалтике и их командирами, которые упустили из виду эти соображения, частью из-за незнания обстановки на Родине, частью из-за собственного взгляда на ситуацию. Прискорбно, что при этом дошло до довольно резких конфликтов. Однако все же можно понять, что ответственные лица в министерстве рейхсвера вмешались, когда в Прибалтике дело дошло до едва прикрытого мятежа. Если бы этого не случилось, пестуемое им восстановление дисциплинированных вооруженных сил получило бы неизлечимую травму еще до того, как оно вообще было начато.

Начатая событиями 23 августа финальная стадия характеризуется тремя сильно отличающимися друг от друга целями, которые объединяло лишь то, что они были вызваны чистейшими патриотическими устремлениями, а также присущим немцам чувством ответственности.