Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X–XI веках

Такую же роль доверенных лиц и охранников короля выполняли лангобардские газинды (qasíndí – от др. герм. qísínd «спутник», ср. нем. Gesinde, Gesindel). Словом qasíndí обозначались, видимо, вообще военные слуги разных лиц. В источниках зафиксировано выражение «in gasindio», где от слова gasindus образовано абстрактно-собирательное существительное (gasíndíum) – подобное старославянскому дружина в значении «спутники, товарищи»[591]. Но королевские газинды отличаются повышенным вергельдом: 150 солидов полагались за убийство рядового свободного, а 200 солидов за «minimissimus gasindus» или 300 – за «maior gasindus», согласно гл. 62 «Эдикта Лиутпранда» (первая половина VIII в.)[592].

Наконец, в ряд этих примеров можно поставить и «архетипическое» описание «германской» дружины, которое дал Тацит в «Germania» и с которого началось данное исследование (см. в главе I, с. 50–51). В этом описании Тацит подчёркивает, что дружины ценились, помимо доблести, именно многочисленностью (numero ас virtute comitatus emineat), а в главе 14 пишет следующее: «…множество знатных юношей отправляется к племенам, вовлечённым в какую-нибудь войну, и потому, что покой этому народу не по душе, и так как среди превратностей битв им легче прославиться, да и содержать большую дружину можно не иначе, как только насилием и войной (magnumque comitatum поп nisi vi belloque tueare); ведь от щедрости своего вождя они требуют боевого коня, той же жаждущей крови и победоносной фрамеи; что же касается пропитания и хоть простого, но обильного угощения на пирах, то они у них вместо жалованья. Возможности для подобного расточительства доставляют им лишь войны и грабежи»[593]. В этих словах не только обозначен порядок содержания дружинников, но указана и главная особенность содержания «большой дружины» – «не иначе, как только насилием и войной», то есть только за счёт внешних завоеваний, а не внутренних ресурсов. Граус, судя по всему, когда предложил понятие velkodružína, не обратил внимания на эти слова Тацита о «magnum comitatum». Между тем, понятие это, как выясняется, можно возвести к самому истоку наших представлений о дружине. Разумеется, Тацит не использовал выражение «magnum comitatum» как terminus technicus, но он совершенно верно ухватил суть дела: в нормальных условиях дружины не могли быть многочисленны, и их увеличение было возможно только при «сверхдоходах», которые в ту эпоху давали «лишь войны и грабежи».

Так или иначе, вне зависимости от того, насколько применимо понятие «большой дружины» к «варварским» обществам и насколько многочисленны на самом деле были все эти военные слуги-соратники раннесредневековых правителей (antrustiones, gardingi, gasindi и пр.), важно подчеркнуть, что они никогда не составляли всю светскую элиту той или иной «варварской» политии. И во франкском, и в вестготских или лангобардских королевствах помимо них в окружении короля или вне его существовала знать, представители которой вступали в те или иные, даже служебные, отношения с правителем, становясь его доверенными лицами (fideles), но при этом сохраняли значительную самостоятельность – как экономическую, так и политическую. И одной из выразительных черт этой самостоятельности было наличие у знатного (могущественного) лица собственных слуг, в том числе военных.

В раннесредневековых источниках отчётливо прослеживается противопоставление дружин правителя и дружин «частных» вплоть до складывания вассально-ленных отношений. Об этом противопоставлении много писалось, например, в связи с капитулярием Карла Великого, запрещавшим кому бы то ни было, кроме короля, содержать собственные trustís[594]. Ранее в немецкой науке горячо обсуждалось, имели ли эта «монополия» короля на содержание дружины древние (германские) корни, насколько она соблюдалась на практике, имело ли в виду это постановление запрет знатным людям держать на службе только свободных (а несвободных разрешалось) и т. д.[595]