Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X–XI веках

Однако Кнудовых хускарлов отличает одна важная черта. Из актовых источников и английской «Книги Страшного суда» известно, что некоторые из хускарлов в XI в. владели земельными участками (видимо, относительно небольшими). Вероятным выглядит предположение, что эти участки были получены от короля как вознаграждение за службу[573]. И такое развитие в обеспечении хускарлов представляется вполне естественным. «Многочисленных» хускарлов можно было обеспечивать деньгами, пока существовала огромная империя и был стабильным доход в виде Danegeld. Но после смерти Кнуда империя распадается, и сборы Danegeld становятся нерегулярными, а в 1051 г. вовсе прекращаются[574]. Между тем, в XI в. в Англии уже было сильно развито частное землевладение. В этих условиях в случае, когда казна испытывала затруднения в финансах, выделение земли было самым простым способом удержать по крайней мере кого-то из хускарлов.

Аггесен пишет ещё, что воины в pínglíp Кнуда были разделены на несколько категорий, и условием допуска в его ближайшую гвардию было наличие своего оружия – топора и меча, причём специальным образом украшенных (позолоченных)[575]. Это условие противоречит порядку, обычному и в Скандинавии, и в Англии, и в континентальных королевствах, когда оружие предоставлялось господином/ правителем его людям в качестве дара или награды. Однако историки допускают в данном случае исключение[576]. Вполне естественно думать, что тот, кто выдвигался на службе в pínglíp Кнуда, обладал не только храбростью, опытом, военной выучкой и пр., но приобретал со временем и богатство – ведь военная служба в условиях того времени предполагала не только жалованье и награды от предводителя/правителя, но и долю от добычи. От этих «гвардейцев» вполне можно было потребовать иметь оружие богаче и красивее оружия остальных воинов.

Преемники Кнуда, правившие в Англии, видимо, не сохранили численности его pínglíp, поскольку просто не могли его содержать. Правда, хускарлы упоминаются у английских королей и ярлов вплоть до конца XI в., в частности, в качестве элитного подразделения в войске Гарольда Годвинсона в битвах при Стэмфорд-Бридже и Гастингсе в 1066 г. Возможно, генетически с ними связана «домашняя дружина» английских правителей XII в. – «familia regis», которая содержалась во многом за счёт прямых выплат из казны[577]. В Дании никаких следов «большой дружины» в XI–XII вв. не обнаруживается, а те воины, которых имели вокруг себя правители, были явно малочисленны и незначительны в военном отношении, напоминая скорее свиты, нежели военные корпуса[578].

3. Другие регионы

Имеющиеся данные о воинах на содержании Кнуда Великого позволяют назвать их «большой дружиной», если иметь в виду обозначенные выше критерии этого явления – многочисленность состава и включённость в даннические отношения. Но важно заметить, что Кнудовы хускарлы не составляли, конечно, весь элитный слой того государства, которое он создал и возглавлял, и даже лучшие из них (гвардейцы с золочёными мечами или топорами), вероятно, только приближались к той знати, с которой ему приходилось иметь дело и в Дании, и в Англии. «Большая дружина» Кнуда – это военные слуги правителя в собственном смысле, но не знать. И если говорить о «большой дружине» в таком смысле, то в ряд к уже рассмотренным военным контингентам в распоряжении гнезненских князей и Кнуда можно ещё добавить аналогии из истории раннесредневековой Европы.

Разумеется, говоря об аналогиях, не стоит придавать большого значения на первый взгляд разительному совпадению цифр в численности этих контингентов – те же 3000 у Ибрагима ибн Якуба и у Свена Аггесена. Эти цифры, как говорилось, должны восприниматься не буквально, а скорее просто как указания на нечто особо выдающееся по своим размерам. Как и в других сообщениях средневековых писателей о количестве, достоверным надо считать не столько сами цифры, сколько их порядок (разумеется, когда вообще можно предполагать достоверность). В данном случае скажем так: количество людей в этих «больших дружинах» было таким, что их можно было считать, отталкиваясь уже не от сотни как единицы измерения, а от тысячи. Практически это значило, что действительное количество могло быть от 700–800 человек (о них уже можно сказать: «почти тысяча» и т. п.) до 2–3 тысяч (большую численность этих объединений невозможно предполагать, исходя из общих социально-экономических условий). То, что счёт, начатый на тысячи, приводил в конце концов к «сакральной» цифре 3, вполне объяснимо.