Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X–XI веках

Таким образом, разные летописные данные за период с конца X до конца XI в. сходятся между собой, свидетельствуя о наличии многочисленного («большого») корпуса военных слуг у древнерусских князей, который те держали в своём непосредственном подчинении и на свой счёт. Наибольший размер этот корпус должен был иметь у князей Владимира и Ярослава в бытность их киевскими князьями, превышая, вероятно, тысячу человек. По-настоящему «большими» были контингенты отроков или гридей именно у киевских князей, хотя, конечно, своих воинов содержали и другие князья Руси. Если у Ярослава в бытность его новгородским князем «под рукою» отца насчитывалось не более 150–200 гридей, то, наверное, приблизительно такие же цифры надо предполагать для военных слуг и других князей XI в., происходивших из расплодившегося дома Владимира Святого. Уместным здесь будет напомнить рассказ Владимира Мономаха в «Поучении» о его конфликте с Олегом Святославичем в 1093 г. Олег вынудил его покинуть Чернигов, и он уходил из города почти «въ 100 дружинѣ и с дѣтми и с женами». Здесь, правда, неясно, из кого именно состояла эта «дружина» Владимира (само понятие дружина, как выяснено, было весьма неопределённым и расплывчатым), и возможно, имелись в виду и какие-то бояре с их людьми, но всё равно указание на то, что вся она составляла не более сотни человек, показательно[630].

Исходя из аналогии, представленной данными по истории древних Польши, Венгрии и Дании, вполне логично предположить, что именно из этих профессиональных воинов формировались гарнизоны крепостей, важных для киевских князей в стратегическом отношении. Даже чисто теоретически трудно представить себе, что военные объединения, состоявшие из нескольких сотен человек, базировались на постоянной основе в одном месте. Понимание, принятое в польской историографии, «большой дружины» как «дружины рассеянной» (drużyna rozproszona, см. выше) кажется вполне оправданным. В связь с сообщением о жёнах и наложницах Владимира тогда надо поставить летописные известия об основании киевскими князьями «градов» и «нарубании» в них «мужей» – очевидно, речь шла именно о таких гарнизонах, куда по частям размещались воины, но откуда в случае необходимости они могли быть собраны в одно войско[631].

На эти известия обращал внимание ещё Т. Василевский, который настаивал на том, что киевские князья не могли держать «при себе», то есть в непосредственной близости от своего местопребывания, крупные корпуса людей, состоявших у них на военной службе, просто из-за невозможности прокормить их и должны были их размещать в крепостях на стратегически важных направлениях[632]. Стоит, кстати, заметить, что исследовательская мысль Василевского, писавшего в 1950-е гг. ещё до появления работ Ф. Грауса о «большой дружине», двигалась, в сущности, в том же направлении. Так, историк тоже сопоставлял свидетельство Ибрагима ибн Якуба о 3000 воинов князя Мешка, с одной стороны, и известия ибн Фадлана о 400 воинах «царя» руси и ПВЛ о 800 отроках Святополка, с другой. В итоге Василевский оценивал численность всех людей на службе киевских князей конца Х-Х1 в., которых он считал возможным обозначить термином дружина в научном смысле (а не летописном), приблизительно в две тысячи человек (при этом отряд, состоявший при князе постоянно, мог насчитывать, по его мнению, не более 200 человек)[633].

К сожалению, очень мало таких древнерусских свидетельств относительно обеспечения воинов на княжеской службе, которые можно было бы поставить в один ряд с аналогичными сравнительно-историческими данными. Помимо сообщения о раздаче Ярославом собранной дани гридям можно указать только на известный летописный рассказ о колебаниях князя Владимира Святославича, отца Ярослава, по поводу способов наказания разбойников в статье 6504 (996) г. Согласно летописи, Владимир, живший после крещения «в страсѣ б(о)жьи», не «казнил» разбойников, «бояся грѣха». Когда «епископи» сказали ему, что как правитель, поставленный от Бога, он вправе «казнити» (хотя и «со испытомъ»), Владимир «отвергъ виры, нача казнити разбоиникы». Однако после этого выступили «епископи и старцы» и сказали: «рать многа, оже вира, то на оружьи и на коних буди». «И реч(е) Володимеръ: [тако буди]», – завершает рассказ летописец[634].

Не совсем ясно из рассказа, во-первых, имелись ли в виду под словом «казнити» вообще какие-то наказания (телесные, например, или «поток и разграбление») или смертная казнь, и во-вторых, вернулся ли после совета епископов и старцев Владимир просто к прежней практике, когда разбойников не «казнили», а взимали штрафы в пользу князя (виры), или же всё-таки между первоначальной практикой и окончательным решением было какое-то отличие.