Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X–XI веках

Имея в виду своих современников, автор обращается вообще к «стаду Христову», пишет вообще о «наших» скотине, сёлах и имуществах. Хотя применительно к «древним» временам летописец употребляет слова «князи» и «дружина», современников, которых он осуждает, он не обозначает ни этими, ни другими словами или терминами. Правда, фраза о князьях всё-таки вполне однозначна– именно они осуждаются за скопидомство и несправедливо наложенные штрафы. Однако, те два конкретных примера «несытства» людей некняжеского достоинства, которые указывает летописец (недовольство выплатой в 200 гривен и роскошные подарки жёнам), совсем необязательно должны относиться к одной определённой группе людей– социальной, профессиональной или какой-либо другой. Очевидно, автор «Предисловия» критиковал вообще относительно выдающихся и богатых людей Руси своего времени за жадность и своекорыстные устремления, несколько выделяя лишь князей (что вполне понятно, поскольку на них лежит главная ответственность за «правду»).

Никакой специальной социально-политической направленности не обнаруживает и статья ПВЛ 6601 (1093) г. Выше уже говорилось (см. в главе II, с. 237–241), что её автор сначала критикует неких «уных» в окружении умершего князя Всеволода Ярославича, затем людей, пришедших со Святополком в Киев, а затем каких-то «несмыслених» в его окружении, которое составилось к моменту конфликта с половцами. К князьям автор тоже далеко не благосклонен – косвенные упрёки раздаются в адрес Всеволода, прямые – в адрес Святополка. Всё это были люди из правящего класса, но всё-таки разного происхождения, статуса и состояния, а критика затрагивает всех без разбора.

Вполне резонно предположить, что указания на денежную выплату и одаривание жён золотыми монистами, поставленные в контекст публицистических выпадов в адрес «властей предержащих», тоже имели в виду не одного человека или одну группу людей, но разных. Второе указание, очевидно, относилось к боярам – кого, как не вельмож и сановников, упрекать в стремлении к роскоши и излишествам? Но первое указание, как уже было сказано, едва ли могло относиться к боярину. Пример, на который сослался автор «Предисловия», подразумевает наёмно-коммерческий характер отношений князя и человека, неудовлетворившегося выплатой в 200 гривен. Между тем, для отношений князя и бояр такой характер всё-таки был несвойственен, и даже если какая-то подобная размолвка и случилась бы между князем и боярином, вряд ли летописец стал бы вспоминать о ней в качестве яркого и показательного примера для описания современного ему общества. О ком же шла речь?

Важный шаг к объяснению этого места сделал А. А. Гиппиус, который, решив ряд непростых вопросов истории текста «Предисловия» и предложив реконструкцию его первоначального вида, справедливо заметил, что сумма в 200 гривен является слишком большой для каких-то выплат княжеским людям, и предположил, что её указание в тексте ошибочно[643]. Он склонен предполагать искажение в буквах, которыми в древнерусском письме передавались цифры (цифири). Буква «С», которой обозначалась цифра 200, могла легко появиться по ошибке на каком-то этапе переписывания древних рукописей из первоначальной «о» или «е», которые обозначали, соответственно, цифры 70 и 5 (подобные примеры в древнерусской палеографии известны). 70 гривен – это всё равно сумма слишком большая для каких-то выплат людям на службе князя. Более реальной выглядит цифра в 5 гривен[644], которая оказывается очень близка сумме годового жалованья, предположительно вычисленной выше применительно к норвежским наёмникам Ярослава «Мудрого» (6 гривен). Это приводит к выводу, что тот княжеский человек, недовольство которого послужило летописцу примером «несытоства», имел в виду годовое жалованье, которое ему предлагал князь. А на жалованье жили, как было выяснено, военные слуги князя – его отроки или гриди.

Если так понимать «Предисловие», то становится яснее его связь с теми сомнениями в военных способностях княжеских отроков, которые находим в статье 6601 (1093) г. в речи бояр, обращенной к Святополку. Летописец не привёл бы этой речи в своём труде, если бы не сочувствовал ей. Тот же автор критически высказывается в адрес тех же отроков – только теперь эти высказывания обнаруживаем не в заключительной статье его свода, а в самом начале, в «Предисловии». Будучи осведомлён о недовольстве одного из отроков своим жалованьем, летописец сослался на этот случай в поучении к «стаду Христову» как на характерный пример алчности, распространившейся в обществе его эпохи. Вельможи погрязли в роскоши, солдаты требуют жалованья, а справедливость и процветание Родины никого не заботят – вот смысл сетований книжника конца XI в., и такое их настроение находит столько аналогий в истории человечества, что нельзя не признать появление их и в домонгольской Руси не только вполне естественным, но даже в чём-то закономерным.