Анна пришла в себя настолько, что оправила волосы и вытерла слезы, чтоб вернуться в залу спектакля вместе со статс-дамой, своей избавительницей. Она выбрала самое дальнее место от двери, в ряду других фрейлин. Занавес уже поднимался вновь, перед началом итальянской оперы. Дивная музыка и увлекательные голоса целительно подействовали на Анну, хотя она все еще дрожала от испуга, а гнев истерически сжимал ей горло; она боялась снова расплакаться. Но, слушая пение, она успокоилась постепенно: совесть ее была спокойна, гордость была удовлетворена, – оскорбивший ее человек сам бежал в испуге. Ошибка ее была в любопытстве, с которым она последовала за ним. Тем лучше, что объяснилось теперь, какого рода чувство питал он к ней, – и роман окончен в самом начале; но она была сильно потрясена, и страстное пение итальянских певцов вызывало слезы на глазах ее; она скрывала их, вытирая одну за другою незаметно ни для кого. После спектакля она скрылась из залы, не желая участвовать в танцах и присутствовать при ужине, последовавшем за танцами. Удалясь в свою комнату, Анна под влияньем страха осмотрела все углы ее со свечою в руках и тогда только успокоилась, когда убедилась, что она одна. Усталая, ложась в постель, она взяла книгу, чтоб отвлечь мысли от всего с ней случившегося; но не могла сосредоточить внимания на книге. Она потушила свечу, но сон не приходил. С открытыми глазами ненапряженными нервами она лежала в постели с бессильно брошенными руками и бледным лицом. Ее богатый наряд, небрежно брошенный, лежал на соседнем стуле; на окне при слабом свете ночи блистали зеленые камни ее богатого ожерелья; а сама Анна, без всяких нарядов, похожа была на бабочку, сломившую свои блестящие крылышки; и никогда еще она не страдала так, как страдала теперь от вынесенного разочарования и оскорбленного чувства. И никогда еще, казалось ей, ночь не тянулась так долго до рассвета, когда ей удалось наконец забыться хотя некрепким сном. Проснувшись утром, она чувствовала себя несколько спокойнее.
Вчерашнее приключение не имело никаких последствий, и принявшая ее под свое покровительство статс-дама снова ее успокаивала. На дежурстве государыня ласково принимала ее услуги. Только сама Анна не могла забыть этого приключенья; оно заставило ее передумать о многом и изменило ее в короткое время. Она смотрела на все серьезней и холодно встречала ухаживанье новых поклонников на балах. Собственное положение ее при дворе, казалось ей, немного обещало, а будущее было неопределенно. Жалуясь на судьбу, она откровенно написала обо всем сестре Ольге, но от нее не было ответа, и не было писем от отца. Все это наполняло Анну тревогой за них и за себя.
Глава VII