Боярин

Ага. Молодец. Вот как есть молодец. А главное, одобрение читается даже на лицах московской партии. Впрочем, их понять можно. Во-первых, два предыдущих нападения были организованы именно ими. Во-вторых, уж они-то точно ведают, что за Карповым Москвы нет. Получается, он сам по себе, на особицу, да еще и мешает московской партии. А значит, рвать его! И вся недолга.

Вообще-то не сказать, что Ивана это расстроило. Он изначально понимал, что на бояр ему рассчитывать не приходится. Он тут для всех чужой. Если поначалу еще способствовал обострению отношений Николая и Елизаветы, то сейчас уже превратился в помеху. Ну и ладно. Не больно-то надо.

— Ты закончил, боярин? — ничуть не смутившись, из толпы подал голос Иван.

— А тебе мало?

— Да откуда же мне знать, мало иль много. Я просто спрашиваю. Коли закончил вещать, то с позволения веча я отвечу на обвинения. Коли нет, вываливай на мою голову и остальные помои.

— Ты поначалу от этих отмойся.

— А это как решит вече. Ну что, господин Псков, позволите мне ответ держать за всю ту грязь?

— Да чего ты вола за причинное место тянешь! Давай на помост и разъясни честному люду, как до такой жизни дошел, — подал голос Лука.

Этот кузнец отнесся к Ивану с ярым недоверием с самого начала. Еще когда тот три года назад впервые появился на вече. И всем было ведомо, что раньше день станет ночью, чем Лука поддержит выскочку-новичка.

И так оно и шло. Но только до тех пор, пока Карпов не показал потомственному кузнецу, пусть и без подробностей, на что способны новые домницы. Да не провел его по мастерским, разъяснив, что может сделать уделом кузнецов только ремонт да перековку лошадей.

Оно, конечно, куда предпочтительнее сковырнуть его. А для этого поддержать бояр. Но… Поддержка Карпова сулила выгоду. Займи сторону бояр — в лучшем случае удастся удержаться за старину. Однако сомнительно, чтобы новичок этот вот так, за здорово живешь, уступил боярам. Лука видел — Карпов врастал в Замятлино качественно, основательно, на века. А потому и был готов оказать ему поддержку. Пусть поначалу все выглядело как раз наоборот.

— Господин Псков, ну что я могу сказать. Лукавит боярин Аршанский. Доход его составляет пятьдесят тысяч. Да уж больно не хочется ему отдавать в подати еще две тысячи рубликов.

При этих словах возмущенный боярин рванулся было вперед, чтобы заткнуть наглеца. Хм. Вообще-то за такое оскорбление и на поединок вызвать не грех.

— Погоди, Никандр Лаврентьевич. Я ить не обвиняю тебя. Так, к слову пришлось. Только чтобы ответить насчет московского серебра.

Услышав это, вече зашумело и потребовало подробностей. Боярину ничего не оставалось, кроме как осадить. Разумеется, ему не стоило вворачивать аргумент о невозможности столько заработать. Но нужно же было как-то ввернуть руку Москвы.

— Так вот, господин Псков, — продолжил Иван. — Все знают, что кузнец Лука давно и крепко невзлюбил меня. Он бывал у меня в Замятлино и видел, как там поставлено дело. Спросите его, могу ли я заработать столько серебра?

— Лука, чего молчишь? — послышалось из толпы через несколько секунд ожидания.

— Слово-то через губу выплюни, к тебе ить честной люд обращается, — раздался еще один недовольный голос.

— Ну чего привязались? — громко возмутился Лука. — Ну бывал я там, видел тамошние печи. Как, не ведаю доподлинно, но железо там выделывают по-иному.

— А в подтверждение того, что я не вру, пускай боярин Медведков, коий любовью к Москве не отличается и ведает податями, велит принести податные книги и сообщит вечу, сколько податей от меня поступает в казну земли псковской.

— Чего воду мутишь? — поморщился названный боярин, сторонник Новгорода. — Я и так скажу. Точную цифру не упомню, но сорок тысяч точно.

— Сорок тысяч, господин Псков, — громко возгласил Иван. — Пятая деньга от дохода. И знать, тот доход у меня есть, коль скоро в казну исправно вношу. С этим разобрались. Что до дружины, то согласно закону любой дворянин имеет право содержать либо боевых холопов, либо дружину, по способностям своим. Но по первому требованию он должен представить своих людей под команду князя или выступить в поход по его воле и воле веча. Где я преступил закон?

— По закону все.

— Не преступил.

— Все по чести, — послышались выкрики из толпы.

— Да. Бог дал мне возможность заработать. Так что же гневить его за это? Отчего не поставить школы, не пожертвовать на храмы и госпиталь? То дело богоугодное. Московские учителя не нравятся? А скажи-ка, Никандр Лаврентьевич, коли я учителей из Литвы пригласил бы, ты, поди, не возражал бы?

— Литва нас под себя прогнуть не хочет, — подал голос боярин.

— Это тебе они рассказали, пока ты учился в их коллегиуме и университете? А вот мне мнится, что как раз прогнуть нас под себя они и желают. А еще и веру нашу православную у нас отнять.

При этих словах поднялся такой шум, что несколько минут невозможно было сказать ни слова. Карпов терпеливо ждал. Аршанский и Пятницкий из литовской партии явно занервничали, что несколько обнадежило. Наконец после длительного стояния Карпова с умиротворительно поднятыми руками гвалт стих.