Боярин

Формально королевская власть останется в стороне. Да и великий князь литовский, получается, непричастен, так как эта территория под протекторатом как Польши, так и Литвы. А потому и предъявить королевству нечего. По существующим законам к рокошу могли примкнуть абсолютно любые шляхтичи. Мало того, и другие воеводства.

Но тут уж никто никому воли давать не собирался. Магнаты прекрасно осознавали, что если в деле примет участие больше одного воеводства, то тут уж Николай наплюет на все. Быстренько замирится с турками, пойдя на ряд уступок, а потом навалится на Речь Посполитую. А уж если еще и договорится с обиженным султаном о совместных действиях, то тогда и вовсе кисло станет.

— О-ох-х! — как-то разом и глухо вздохнула толпа.

Вот так сразу и не поймешь, что выражает это людское море. А вообще очень похоже на то, как реагируют зрители в цирке на очередной смертельный кульбит эквилибриста. У Ивана, пристроившегося у самых ворот, отчего-то промелькнуло именно такое сравнение. Русь — она, конечно, не иноземщина, но и тут казнь можно счесть неким видом развлечения. А уж когда секут голову тому, кто еще вчера был всесильным, а сегодня превратился в ничто, так и подавно.

— Доволен, поди? — послышался голос за спиной.

Иван обернулся и окинул взглядом мужчину лет пятидесяти, в богато изукрашенном кафтане и с боярской горлаткой[14] на голове. Пятницкий смотрел на него хмуро, если не сказать зло. Эка его распирает-то.

Пару месяцев назад Иван нанес удар в ахиллесову пяту его соратника по партии боярина Аршанского, который тайком перекрестился в католичество. И ведь не остановился на этом. Вече выволокло на помост всю его семью, и, как выяснилось, все они носили католические нательные крестики. Псковский боярин, отрекшийся от православия…

Боярское звание в Пскове по факту уже давно было наследственным. Все к тому привыкли, и никто на это не обращал внимания. Но только не Иван. Именно он напомнил вечевикам о том, что звание это, вообще-то, присуждалось народом и обязывало служить земле псковской. И то было записано в судной грамоте. Просто о том успели позабыть. Так что боярского звания лишился не только глава семьи, но и потомки его.

Впрочем, свято место пусто не бывает. Нашлись те, кто начал выкликать имя нового боярина Карпова. Разумеется, это были не стихийные выкрики, а очень даже проплаченные Иваном. Несколько выкриков — и разгоряченная толпа, почувствовав вкус своей власти, тут же подхватила этот призыв.

Так что, вместо того чтобы быть привлеченным к ответу, на том вече Иван вошел в высшую иерархию республики. Причем как бы и не сам туда стремился, даже упирался, мол, не мое это дело, не умею, мне бы своему хозяйству ума дать. Но народ настоял и силком вручил ему боярскую шапку. Кстати, не настолько высокую, как у москвичей, а куда более практичную.

Лишив род Аршанских боярства, Иван вовсе не собирался останавливаться. Незачем врагов плодить. Надо приучать бояться уже имеющихся. Ну и избавляться от тех, кто может быть опасен. Вот он и инициировал расследование по факту набега на Замятлино, к всеобщему удивлению представив в качестве свидетеля даже литовского ротмистра Войниловича, командовавшего той хоругвью.

И вот сейчас Карпов наблюдал за логическим завершением этого расследования. А чем еще могла обернуться измена? Вот если бы боярин сам со своей дружиной напал на Замятлино, тут было бы совсем иное. Спросили бы, конечно, но не столь строго. Сейчас же он, по сути, привел на псковскую землю иноземные войска. Так что измена, и никаких гвоздей.

— Здравия тебе, Ефим Ильич, — изобразив почтительный поклон, поздоровался Иван.

В этот момент над толпой разнесся возбужденный рев. Палач как раз ухватил за волосы отрубленную голову Аршанского и показывал честному люду.

— А вот я и не знаю, желать ли тебе здравствовать иль проклясть, — зло выплюнул боярин.

Угу. Он ить только что лишился верного союзника. А еще принял позор на свою голову. Уже не одно поколение их роды дружили и были не разлей вода, а тут… Словно предал перед лицом опасности.

— Вот оно даже как, Ефим Ильич. А не пройтись ли нам? Тут все одно уж ничего интересного не будет. Да хоть до трактира. Посидим, помянем раба божьего Аршанского. Хоть и отступником он был, но Господь милостив, глядишь, и простит. Ну и поговорим малость. А люди наши поспособствуют, чтобы нам никто не мешал.

— А есть о чем говорить?

Ага. Сразу видно, боярин подошел к нему только ради того, чтобы высказать свое «фи». Ну и обозначить для Карпова, что тот обзавелся серьезным врагом. Открыто и в лоб? Да тут нужно быть полным идиотом, чтобы не прийти к тому же выводу. Высказавшись же в лицо, можно ощутить хоть какое-то облегчение.

— Поговорить всегда есть о чем, Ефим Ильич. И лучше уж беседовать, чем махать саблей.

— Ну что же. Пойдем побеседуем.

Трактир располагался неподалеку, буквально в полутора сотнях шагов. Место весьма приличное, рассчитанное на чистую публику. По случаю казни и всеобщего столпотворения на лобном месте сейчас пустующее.