Боярин

Не обошлось и без трудностей. Псковский епископ едва не предал новинку анафеме. А и то — дымит, свистит и чухает. Хорошо хоть удалось умаслить духовенство солидным подношением. Оно ведь Иван и в Замятлино не церковь, но храм ставит, и в Пскове богоугодными делами занимается. Вот хотя бы на госпиталь жертвует не в пример иным. И школы открывает, в которых неизменно должно преподаваться слово божье.

Но пришлось все же еще пожертвовать на новую церковь в одной из псковских слободок. Солидно так пожертвовать. Считай, за свой счет поставить каменную церковь не так чтобы и скромных размеров. Однако поддержка духовенства — дело такое, на котором экономить ну никак нельзя.

— Ну ты как, ладушка? — нависая над супругой эдакой громадой и ласково ее обнимая, заботливо поинтересовался князь.

— Плохо мне, Ванечка. Господи, как же мне плохо. С Дмитрием было совсем не так, — уткнувшись лицом в широкую грудь мужа, едва не простонала Лиза.

— Так, может, тогда, и того, девка у нас будет? — поглаживая ее волосы, с надеждой произнес Трубецкой.

— Вот только пускай не девочка, сама ее придушу.

— Его, — невпопад поправил Иван Юрьевич.

— Что? — оторвав лицо от его кафтана и устремив на мужа взор снизу вверх, спросила Лиза.

— Я говорю, если не девка, значит, сын, и придушишь, стало быть, ты не ее, а его.

— Ты о чем тут… О бо-оже! — Лиза зажала рот ладошкой и пулей выскочила из светелки за дверь.

Иван Юрьевич так и остался посреди комнаты, олицетворяя собой саму растерянность. А, нет. Еще и немую панику. Ну и искреннее сострадание в ту же копилку. Мужчина умный, решительный, волевой, водивший за собой полки и уже доказавший свою храбрость на поле боя. А тут… Просто нет слов.

Наконец Лиза прекратила изливать содержимое желудка. Послышался плеск воды. Не иначе как Анюта помогает госпоже умыться. Дверь вновь отворилась, и бледная княгиня вернулась к мужу. Впрочем, бледность практически сразу сменилась румянцем. Едва увидев представшую пред ней забавную картину под названием «Растерянный муж», Лиза тут же рассмеялась:

— Выдохни, Ваня. А потом вдохнуть не забудь. И дыши, дыши. Ну чего ты, глупый. Судьба наша, бабья, такая. Что тут поделаешь. Так создателем предначертано. Фу-ух. Вот спасибо, рассмешил, так и полегче стало. Может, и дальше веселить будешь? Глядишь, в животе, кроме непоседы той, еще хоть маковая росинка останется.

— Лиза, ты только скажи. Я… Я…

— Господи, да знаю, что ты, Ванюша. Знаю. Но тут уж ты мне не помощник. Все, что мог, уж сделал, — подытожила она нарочито обвинительным тоном, вгоняя мужа в краску и еще больше веселясь. — Ладно о том. Лучше расскажи, что там на совете?

— Ну а что на совете. Все ожидаемо. Рассусоливать не стали, как и собирать вече. Чай, не самим на ворога идти, а обороняться. Гонцы уж поскакали по пределам с вестью об ополчении. Кто от Острова к северу — собираются в Пскове. Кто с юга — в Вороничах. А далее будем действовать по обстановке.

— А о ляхах что известно?

— Войско в семь тысяч. Половина пехоты. Учатся ляхи. Раньше, считай, одной конницей воевали.

— Угу. Или среди них хватает безлошадных, — не согласилась Лиза.

— Может, и так, — не стал спорить Трубецкой.

— Далее.

— Ты прямо как начальник, — пошутил супруг.

— Я жена твоя, а значит, опора. А как на меня опираться, коли я ничегошеньки не знаю? Ты, Ванюша, давай говори, не увиливай. Постарайся поспеть, пока эта негодница опять не начала бунтовать, — любовно поглаживая живот, попросила княгиня.

— Да говорить-то особо нечего. При них десять полевых пушек. Движутся на Замятлино и Остров. Но это понятно. Даже если позабыть о жирном куске, карповской вотчине, остается его дружина, которая уж показала, что недооценивать ее не следует. Я бы на месте ляхов тоже постарался в первую очередь извести именно ее. Потому совет и решил, что Карпову надлежит садиться у себя в осаду и ждать подкреплений.

— И как к этому отнесся боярин?

При этом вопросе Трубецкой внимательно посмотрел на пребывающую в задумчивости Лизу. Нет. Даже его ревнивое сердце не углядело сейчас ничего, кроме деловитой заинтересованности.

— Да нормально отнесся.

— То есть ни о чем не просил, не требовал, не выдвигал условий? Вообще ничего?

— Просил только не задерживать его-де, времени совсем мало.

— Вот, значит, как. Ай да Карпов. Ай да сукин сын.

— Ты это о чем, Лиза?

Между тем княгиня, не отдавая себе отчета, взяла со стола краюху хлеба и откусила добрый кусок. Прожевала. Подхватила крынку с молоком и запила, пустив по подбородку две тоненькие белые бороздки. Спохватилась и быстро утерлась рушником.

— Ваня, сколько воев ты сможешь собрать до завтрашнего вечера?

— Вряд ли больше пятисот, — растерянно ответил тот.

— Верховых?

— Ну да. Тут моя дружина да люди из боярских дружин. Ну, может, еще кого из купеческих да окрестных помещичьих сыновей. Но вряд ли больше шестисот. Я даже твоего Егора с его десятком в расчет не беру, потому как они скорее по матушке-земле ходоки, а не наездники.

— Ага. Но эти-то шесть сотен в бою не оплошают?

— Нет, конечно. Учения мы постоянно проводим, сама ведаешь. Но к чему ты это все спрашиваешь?