Боярыня Морозова

– Потерпите, светы мои! Господа ради, потерпите! Время суетного мира за грехи человеческие, за сбесившихся никониан сокращено. Яко дым исчезнет! Молю вас: не сердите Исуса Христа унынием, не надрывайте сердца Пресвятой Богородицы воплями о немочи. Терпите и перетерпите!

Поцеловал всех и стоял потом, когда телеги запрягали, с сыновьями, с Иваном да с Прокопом, прильнувшими к груди его. Нет у Господа более драгоценного дара, чем родное тепло. Всего-то и погрелись малую минуточку, а памяти да радости сокровенной – на всю оставшуюся жизнь.

– Эх, Москва! – тряхнул головою Аввакум, заваливаясь в телегу, осенил крестом христолюбцев. – Потерпите, светы мои! Господа ради, потерпите!

Пиры и поминки

На пиру Алексей Михайлович дарил вселенских и московского патриархов серебряными, с кровлею, кубками, пожаловал по отрезу зеленого бархата, двумя отрезами атласа, отрезом камки, двумя сороками соболей.

Митрополиты и епископы получили по кубку без крышки, по отрезу атласа, по сорока соболей. Архимандриты, игумены и протопопы – денежное жалованье.

Наследник тоже дарил. Патриархам поднес кубки с кровлею, по отрезу золотого турецкого бархата, по два отреза атласа, по два отреза камки, по два сорока соболей.

После здравиц и застолья Алексей Алексеевич провожал патриархов до передней великого государя и там, на посошок, поднес Паисию и Макарию по отрезу рудо-желтого бархата, а Иоасафу – зеленого.

Великий государь провожал патриархов до деревянного крыльца, а царевич, воротясь в Грановитую палату, жаловал бояр, окольничих, думных и ближних людей водкою и романеей.

Распрощавшись с гостями, разоблачившись, Алексей Алексеевич повалился в опочивальне без сил на лавку. Ведь каждого гостя нужно было дарить здравицей и чашей, а чаша как хорошая гиря, пока-то подойдут, поклонятся, примут.

Алексей Михайлович пришел пожелать сыну покойной ночи.

– Лежи, лежи! – предупредил с порога. Сел в изголовье. – Уморился… Большие пиры – большое испытание… Говорил ты внятно, складно. Да языками-то! Языками! Хвалю. Обе речи мудрые.

– Отче Симеон писал.

– А ты не забыл, не смешался. А матушка-то наша, государыня-свет, все еще потчует гостей.

У Марии Ильиничны был свой, царицын стол. У нее кушали грузинская царица Елена Леонтьевна, приезжие боярыни, родня и вся сановная женская половина государыни Москвы. Была на пиру Федосья Прокопьевна Морозова. Сей пир стал для нее последним.

На следующий день, 2 сентября, в верхних покоях царского терема за семейным праздничным столом великий государь Алексей Михайлович ел с царицею Марией Ильиничной, с наследником царевичем Алексеем Алексеевичем, с царевичами Федором Алексеевичем, Симеоном Алексеевичем, Иваном Алексеевичем. Ивану в августе исполнился годок, и он был за столом с мамкою, другая мамка смотрела за двухлетним Симеоном.

У царевен Евдокии, Марфы, Софии, Екатерины, Марии, Феодосии был свой отдельный стол на женской половине дворца.

Повара ради праздника, ради царевичей-малюток расстарались.

Среди яств больше всего приглянулась и Федору, и наследнику избушка из печеных лакомств. То-то быстро разобрали, то-то погрызли орешков – по самую крышу была набита. Сахарного лебедя облизывал Симеон, а за сахарную жар-птицу ухватился Иван.

Мужик и медведь настоящей крохотной пилой пилили морковку, на радость и малым, и царю с царицей.

– Ах, свет, государь Алексей Михайлович! – поглаживая по пушистой головенке Симеона, молвила Мария Ильинична. – До наследника, слава богу, дожили. Да только как единый день мелькнула долгая жизнь.

– Сколько Бог даст нам лет, столько и проживем, – сказал бодро государь и перекрестился. – Да смилостивится Господь – минует Алексея участь деда и отца: в нежные юные лета садились мы на царские троны. Об Иисусе Христе, благослови дом рода нашего! Жажду, жажду, Алексеюшка, поцарствовать с тобою, молодым орлом.

– Ах, батюшка! – вспыхнул Алексей.

– А у Алексея Алексеича цепь тяжеленная! – сказал вдруг Федор.

– Голубчик ты мой! А уж как тяжела шапка царская! Ведь два пуда! – И подумал про себя: «Тебе, Федя, сей тяжести не дано испытать».

Ошибался Алексей Михайлович. И Федору тяжесть царской шапки пришлось изведать, и покойно уснувшему за столом Ивану…

– Скажи-ка нам, Алексей Алексеич, чего-нибудь мудреное на латыни, – попросил государь, любуясь старшим сыном.

– Из Аристотеля могу, из книги «Монархия»! – Тотчас и отзвенел литыми из бронзы словами.

– Дивная речь! – Алексей Михайлович отер слезы с глаз.

– Ты бы наградил учителя-то, – подсказала царица.

– Как не наградить?!

И наградил. Симеон Полоцкий получил приглашение на царский обед 7 сентября, говорил речь, удостоился атласной шубы.

* * *

Жизнь шла себе чередом.

10 сентября великий государь с царицею, со всем семейством ездил в Коломенское.

17 сентября, на именины великой княгини Софии Алексеевны, в десятилетие царевны, Алексей Михайлович присылал патриархам из похода в село Всевидново именинные пироги.

18-го воротился в Москву.

20-го принимал посланника короля английского и шкотцкого Карлуса сэра Ивана Гебдона.

21-го ходил в поля тешиться.

22-го – в село Преображенское.