Очень уж это неоднозначно выглядело в её глазах. Деньги оставлялись немалые, а толку от них особого не было. Каждый, кто вынужден был прийти за милостыней уже никогда не возвращался к прежней жизни. А ведь всё было просто! Не «рыбку» надо давать, а «удочку». А нуждающимся просить у тех же бояр, да купцов не милость на пропитание, а инструмент, бревно для сгоревшего дома, работу…
Дуня шла и думала, что могла бы предложить в этом плане, как её взгляд остановился на здоровенном парне. Он стоял у неё на пути, старательно корчил рожи, закатывал глаза и протягивал ладонь, в кою легко уместилась бы парочка кирпичей. Лицо его не было отягощено интеллектом и бугай вполне мог бы сойти за дурачка, если бы его ужимки не походили на запланированные последовательные действия. Но самое главное, что его сторонились местные, да ещё злорадно ухмылялись.
Дуня встала как вкопанная.
— Это как понимать? — опешила она. — Чего грабли тянешь, думаешь, я твою совесть нашла? — возмущённо вскрикнула она.
Боярин Еремей, услышав внучку, вздрогнул, попросил терпения у бога, перекрестился и поспешил назад. Машенька прижала руки к пылающим щекам, видя обращенные на них всех взгляды и оглянулась. Её сестренка оказывается отстала и прицепилась к появившемуся тут новому юродивому.
С самого начала крещения Руси многие князья помогали с постройкой жилья погорельцам, выкупом пленных, лечением раненных, с обучением ремеслу… От князей не отставали бояре, купцы, богатые горожане и весь народ. Всё это отражено в летописях. Стремление помогать, творить добро воспитывалось поколениями. И церковь никогда не стояла в стороне. Так что Дуняша напрасно думала, что она одна понимает насчет «рыбки и удочки». Но как раз в этот период стремление помогать осталось, а вот вдумчивый подход к помощи, который помог бы нуждающимся встать на ноги потерялся по разным причинам.
О мастерстве. Очень многие правители умели что-то мастерить. Кто-то любил копать и строить замки, кто-то шить перчатки, делать украшения, выращивать розы, выводить новые породы животных, строить механизмы, но самым разносторонним мастером был Петр 1. Это шло с древних времен и, честно говоря, не знаю, когда вдруг королям стало стыдно показывать владение ремеслом.
ГЛАВА 4
Народ оживился и стал подтягиваться на шум.
— Чего там деется, люди добрые? — спрашивали прохожие.
— Отроковица прицепилась к Якимке юродивому!
— Да как же можно? Такая злыдня?
— Не, ей непонятно, почему он дурачок!
— Так розгами вразумить!
— Кого? Отроковицу или блаженного?
Народ притих, задумавшись, а тем временем кто-то вспомнил, что не так давно эта малявка заставила прозреть одну бабу.
— Точно, она это была! — распалялся кто-то в толпе, пока убогие и калечные с жадностью следили за происходящим.
— Ну, чего глупости мелете? — прервали нарастающий гул погорельцы, что совсем недавно пришли сюда и надеялись не задержаться. — Всем тут известно, что нечестной та баба была, а боярышня поняла это и пальчиком своим указала.
— А сейчас чего она к Якимке лезет?
Народ встал плотнее, видя, что боярин остановился и сейчас будет говорить. Многие даже дышать перестали, чтобы ничего не упустить.
— Дунька! — взревел солидный боярин, но махонькая боярышня даже головы не повернула.
К нему обеспокоенно метнулась прехорошенькая отроковица постарше, но поняв, что грозный боярин её даже не замечает, подбежала к малышке и, встав за её спиной, положила руки ей на плечи, прижимая к себе.
— Ишь, боярин-то рассвирепел! — воодушевлённо зашумел народ. — А старшенькая защищает…
— Сопли подтёр! — раздался звонкий голосок малявки и люди подались вперёд. Интересно им! Открутит ей уши боярин или нет? А юродивый скажет ей чёрное слово или нет? И откуда он только взялся? Раньше никто не видел его.
А бугай неловко топтался, оглядывался в поисках поддержки, а потом мазнул грязным рукавом по лицу и вновь стал корчить рожи.
— Кто таков? — вопросила малявка и парня толкнули в спину, чтобы не задерживался с ответом.
— Это Якимка! — крикнули в толпе.
Здоровяк непонимающе смотрел на неё, но когда услышал своё имя, то повторил:
— Якимка я, — прогудел он, и прижав руки к груди, бухнулся на колени.
— Что тут делаешь?
Яким вжался лбом в грязный снег и застыл.
— Он тут со вчерашнего дня милость просит и пророчит.
— Как пророчит? — рявкнул дед Дуняши и посмотрел на двери храма, ожидая, что сейчас выйдет священник и всё прояснит, но объяснил всё тот же доброхот:
— Этого дурня кто-то из удалых научил складным фразам, вот он их и выдаёт жалостливым бабам за пророчества!
— Так он скамарь*! (обманщик)
— Не, он дурак! С удалыми не сговорился, так они наплели ему несусветицы и сюда выставили.
Дуня видела, как человек, объяснивший деду подоплеку, быстро нырнул в толпу и скрылся.
Впрочем, она оценила его смелость и радение за туповатого здоровяка.