Боярышниковый лес

Тогда пойти показалось логичным. Я хотела показать Монике: меня так просто не запугать, я ей не завидую и мне плевать на то, что они с Кеном друзья. А может, и больше чем друзья. Не важно.

Кроме того, в преддверии собеседования я поменяла прическу и купила новый льняной пиджак, который можно носить под мое выходное замшевое пальто. Вот и решила их выгулять. Кену не повредит увидеть, как потрясающе я выгляжу.

Моя затея оказалась провальной. Если Кен этим утром в отношении меня хоть что-то и испытывает, так это огромное облегчение оттого, что его типично канадская осторожность вкупе с прагматичностью одержали верх над зарождавшейся ко мне симпатией. Кен этим утром проснулся с чувством облегчения. В отличие от меня. Я проснулась с таксистом в своей постели.

С края кровати, где я лежала, открывался вид на льняной пиджак, который спереди был сплошь залит красным вином. На него опрокинули полбутылки, не меньше. Могу предположить, что стало с моей дорогущей прической. В зеркало этим утром я еще не смотрела, но волосы наверняка превратились в воронье гнездо.

Если бы не дрянное вино, открытие выставки вышло бы совсем тоскливое. Я о том, что картины были ужасными, – это видели все. Когда я получу должность в галерее «От всей души» (теперь уже если я получу там должность), то не допущу демонстрации таких работ. Они никому не понравились. Посетители, что-то там бормоча и говоря правильные слова, покупали их лишь потому, что хотели остаться в хороших отношениях с Тони, который владеет галереей. Тони, может быть, однажды поможет им тоже выставиться, если они правильно разыграют свои карты.

Моника вела себя просто отвратительно, хамила мне и задиралась. Неудивительно, что я напилась. Похоже, ей было сложно удержать в памяти мое имя. Его нетрудно запомнить, даже двоечник справился бы с именем Эмер. Не сказать, что Эмер – это какое-то редкое или зубодробительное имя.

Но Монике оно отчего-то никак не давалось. Ей приходилось ломать голову всякий раз, когда она представляла меня людям.

– Верите или нет, но эта леди – моя сокурсница по художественному училищу, – щебетала она.

Как будто я была древней старухой, а она юной девушкой и никто не принял бы нас за ровесниц.

Ладно тебе, Моника. Нам всем по тридцать одному – тебе, Кену и мне. Никто из нас не обзавелся семьей.

Кен преподает рисование в школе, ты малюешь слащавые пастели, я занимаюсь администрированием в учреждениях культуры. В это самое утро я вполне могу получить потрясающее место в одной из лучших художественных галерей страны. Должность называется «директор», хотя обязанности можно скорее описать как кураторские.

Я страшно хочу получить эту работу. Ну вот скажите, почему я ввязалась в такую историю?

Я даже пошевелиться не могу, не говоря уже о том, чтобы подняться, привести себя в порядок и попытаться сгладить последствия случившегося. О господи, я только что заметила на своем пиджаке, помимо следов от вина, еще и пятна от спагетти!

Ну да, естественно, потом мы направились в паста-бар. Вместо того чтобы как нормальный человек поехать домой на автобусе, я запищала от восторга, когда Кен предложил посидеть там тесной компанией. Моника, ясное дело, тоже присоединилась и со словами, что будет весело, прихватила с собой из галереи Тони и кучу ужасно крикливого народа в придачу. Хотя, как выяснилось, вероятнее всего, самой крикливой оказалась я. Ко мне подошел один из официантов и подарил бутылку вина в благодарность за то, что я когда-то нарисовала вывеску для велосипедной мастерской его отца. Моника решила, что это смешно до колик. Представить только – Эмер разрисовывает вывески для мастерских, поразительно, талант, каких еще поискать!

В один момент Кен будто бы шепнул мне, чтобы я не обращала на нее внимания, ведь она нарочно меня заводит.

– Зачем? – спросила я.

– Из зависти.

Или мне это только показалось. Он мог подобное произнести, но с таким же успехом я могла сама все выдумать. Честно говоря, события вечера вспоминаются с трудом. В памяти всплывает смутная картинка: официанты выстроились в шеренгу и хором поют «By the Rivers of Babylon»[21], а я начинаю подпевать. И мне кажется, что все думают, какая я классная. Но возможно, они думали что-то совсем другое.

А как мы расплатились? Мы вообще расплатились? Боже, хоть бы мы расплатились.