Бояться нужно молча

Ты прав. Смешно до смерти. В прямом смысле слова.

Я слежу за монотонными движениями Утешителей, перебегающих из кабинета в кабинет, но что-то цветное и маленькое заставляет меня встрепенуться.

Девчушка в синем халате. С сединой, не идущей ей. Элла. Моя дорогая Элла.

Она исчезает в процедурной. Не заметила меня, растяпа. Или не пожелала замечать.

— С… Стой здесь, Ольви, — сглатываю я и перевожу взгляд на Утешителя. Он не смотрит на нас. Есть время.

Я срываюсь с места, расталкиваю больных и людей-роботов и несусь в конец коридора. К ней. За спиной сыплются ругательства — плевать.

Я должна ее увидеть.

Возможно, в последний раз. А возможно — в последний раз седой. Все зависит от того, насколько мы команда.

Мне остается два шага до процедурной, но меня прижимают к стене.

— Вы что творите?! — рявкает безликий Утешитель. — Шевельнетесь — с вас снимут десять гигов!

— Там моя сестра!

— К ней нельзя!

— Что вы себе позволяете?! — Рядом появляется Ольви, но на него никто не обращает внимания.

— Элла! — воплю я. — ЭЛЛА!

Давай, сестренка, я близка как никогда. С кем ты разгадываешь кроссворды?

— Перестаньте! Ваша Элла не хочет ни с кем разговаривать!

— Да почему?! Почему? Я чуть не сдохла, добираясь сюда! А вы мне о каких-то правилах! — рыдаю я.

— Наверное, она боится. Вы о таком не подумали?

Предположение Утешителя действует лучше пощечины.

— Кого боится? — Я больше не рвусь в процедурную. Срастаюсь с полом. Превращаюсь в трещину на ледяном кафеле.

— Обнулить вас, дурочка, — смягчается мужчина. — Или, может, чувствует себя виноватой. Мы сообщим, если что-то изменится. Из какого вы отделения?

— Последняя стадия.

— Да что случилось? — не унимается Ольви, готовый в любой момент наброситься на Утешителя с кулаками.

Я закрываю глаза и вытираю слезы. Элла боится не меня. Элла боится своего «нечаянно». И я не смею обвинять ее в этом.

— Обещаю, я… Не побегу за ней.

— Уж надеюсь, — кивает Утешитель.

— Шейра, — зовет Ольви, но я, шатаясь, ковыляю к лифту.

— Не сейчас.

Вряд ли он слышит: шум и суета мгновенно поглощают мою жалкую просьбу.

Второй этаж, коридор, больные и люди-роботы — все краски смазываются, как на плохой картине. Мелькают кабинеты. Я не замечаю, как оказываюсь у безлюдной служебной лестницы. Пустые палаты и тишина — вот, что мне нужно.

Элла пряталась, пока я считала шаги до нашей встречи. Глупая, глупая девочка.

Я снимаю биомаску. Кулак летит в косяк двери. Меня лихорадит. Все напрасно: нас не выпустят из этой клетки. Наша команда больше напоминает клуб для душевнобольных. А впрочем, так и есть. Герои, которые не могут спасти даже самих себя.

Грудь сковывают судороги. Я прислоняюсь лбом к стене, чтобы никто не заподозрил меня в слабости, чувствуя себя раздетой и беспомощной. Без биомаски среди сущностей. Только это еще хуже.

На плечо ложится чья-то ладонь. Я вздрагиваю. Кто бы ты ни был, проваливай. Испарись.

— Мне рассказали, Шейра.

Нежный, но старый голос. Рене.

— Она… — осекается Утешительница. — Она сделала выбор.

Я проглатываю нервный смешок. Как же глупо это звучит здесь, в третьем блоке, где слово «решение» — бессмысленный набор букв.

— А почему у меня никогда не было выбора?

— Дайте ей время. Она сама вас найдет.

Да, конечно. Как нашел Ник. Вы, Рене, не учли одного: это единственное, что держит меня на плаву.

Утешительница со вздохом отстраняется. Щелкает зажигалка. Нас обволакивает сигаретный дым.

— Курите? — спрашивает Рене.

— Нет.

Я невольно оглядываюсь: устроившись на ступеньках, она смотрит куда-то мимо меня. Сейчас, облокачиваясь на перила и сжимая сигарету в руках, она больше похожа на обычную женщину. И даже форма «роботов» сидит на ней по-другому.

Мне стыдно за красные глаза и пылающие щеки. Я сажусь ступенькой выше.

— Теперь понятно, почему вас называют Утешителями.

— Почему же? — Рене поворачивается ко мне и вновь затягивается. В ней нет ни капли напряжения, а я до крови закусываю губу, чтобы не разреветься.

— Вы обожаете успокаивать истеричек.

Пожалуйста, не говорите об Элле. Ни слова, иначе все повторится. Пожалуйста…

— А вы правы, — соглашается Рене. Седые волосы окутаны дымом. — Мы не просто врачи, как называли нас тридцать пять лет назад. Мы обязаны давать надежду, какой бы призрачной она ни была.

— Надежду, — фыркаю я. — Некоторые Утешители убивают ее. Почему за это не наказывают?

— Я… я не знаю, Шейра. — Она хлопает меня по колену. — Давай на «ты». Приходи завтра на тренировку Последних. Я бы хотела, чтобы ты там была.

— Извините, Рене, я не имела в виду вас.

— Тебе не за что извиняться. Занятие в шесть утра, перед завтраком. Возьми сетевые линзы. И не забывай: на «ты». — Утешительница тушит сигарету и поднимается. — До встречи.

— Кто такие Последние? — кричу я вдогонку.

— Те, кто балансирует на грани.

* * *

Мы ждем уже четверть часа. Собралось девять человек. Слишком мало для блока, переполненного людьми с браком. В комнате нет мебели. Из-за белого кафеля на полу и стенах помещение кажется безграничным, и это меня пугает. Словно нас загнали в ловушку. Я ежусь.