— Просто знаю.
— С чего ты взял? — повторил я, теряя терпение. — Ты не прочел ни строчки из моих исследований! Я отдал этому жизнь! Хотел спасти ее!
— Я найду ей оболочку. Здоровую.
— Тварь… — прошипел я, уткнувшись носом в ладони. — Я сдам тебя. Сдам. Обещаю.
Ларс оскалился и, спрыгнув с тумбочки, потрепал меня по макушке.
— Интересно, останется ли она с тобой в новом теле? Ты же предал ее, помнишь?
— Мы любим друг друга.
— Смешно слышать это от человека, едва не обнулившего ее. До скорых встреч.
Я проиграл. Окончательно. Все битвы и все войны. Я был монстром. Монстром, который почему-то убеждал себя, что играет на светлой стороне.
Ларс скрылся за дверью. В палате повисла тишина, словно меня спрятали под землей и ждали, пока я прорасту, пущу корни и наконец проснусь.
Я бы с радостью забыл, но… монстрам нужна правда. Сладкого неведения они не заслуживают.
Стена ютилась за огромным монитором. С экрана на нас смотрело семь пар глаз. Одинаково безразличных. Одинаково «утешительских». Меня и Ларса оплетали провода, подключенные к полиграфу. Я изо всех сил цеплялся за ручки кресла. Недруг — тоже.
Перед нами, на кушетке, лежала худенькая девушка.
Мы сидели в комнате Правды. Индикаторы подмигивали оранжевым — полиграф тщательно следил за нашим состоянием. Нам угрожало обнуление. Попробуй солги.
Мы не сопротивлялись. Бессмысленно. Против закона идти нельзя. Дернешься — поседеешь. Все просто. Мы попали в ловушку.
— Добрый день, — заскрипели колонки голосом Такера.
Он и шесть его коллег воззрились на нас, должно быть, мечтая разбить экран и изучить двух неудачников вживую.
— Надеюсь, для вас не секрет, почему вы здесь.
Это я. Я подал заявление с просьбой о встрече. Чтобы проучить того, кто украл у меня жену. Я, создатель
— Итак, начнем, — провозгласил Такер. — Оскар, почему вы решили провести операцию?
Насмешливый тон, ехидная улыбка — он ждал, что мы сделаем раньше: обнулимся или сломаем друг другу шеи.
— Чтобы найти лекарство от планемии. До операции я все проверил.
— На ком?
Такер играл со мной. Он знал наши методы. Знал, на ком мы экспериментируем. И сам предоставлял тех, кого… не жалко.
— Вы понимаете, на каких пациентах… — осекся я.
Ларс расхохотался — наигранно, громко, жестоко. Он презирал меня. Всегда. А я не замечал.
— Сколько человек вы обнулили?
— Четыреста шестьдесят восемь.
Четыреста шестьдесят восемь. Столько раз я проклинал себя за то, что принял предложение Семерки. Потом отряхивался и продолжал наблюдать за реакцией поседевших. Правда, тайком от Линды. А она и не спрашивала. Боялась меня настоящего.
— Сколько человек не пострадало?
Такер веселился. Он видел цифры — я присылал ему отчеты.
— Сорок.
— А мне клялся, что двести, — резко посерьезнел Ларс.
— У Линды были шансы, — отчеканил я. — Были. Пока не явился ты.
— Пока я не спас ее.
Он дернулся ко мне, но Такер хлестнул его вопросом:
— Обнулиться захотели?
Члены Семерки дружно закивали.
— Чего мы ждем? Это же нарушители! — шумели они. — Пора исполнять приговор!
— Послушайте! — выкрикнул Ларс. Он едва сдерживал ярость: на лице вздувались вены, губы змеились тонкой полоской, а руки то и дело перебирали провода. — Да послушайте, черт возьми! Мы здесь не для этого! — Он подождал, пока люди по ту сторону экранов затихнут. — Я пришел, чтобы продемонстрировать вам свое изобретение. Больных планемией можно вылечить, поменяв им тело. Клянусь, я не лгу.
Ларс стянул с себя провода и на миг замер. Он ждал обнуления, готовился к этому. Но Семерка дала шанс.
Он шагнул к девушке. Пальцы завозились с «шахматными часами»: сбоку вспыхнула зеленым флешка-шарик.
За двадцать лет работы я научился пробовать на вкус безмолвие. В комнате Правды оно горчило, разъедало язык, гнило.
Ларс нажал на кнопку «часов». Пространство наполнилось жужжанием. Мы ждали. Даже я позволил себе надеяться.
Взгляд упал на безымянный палец. Мои солнца горели, ее — нет. Она освободилась. Я позволил погибнуть ее Атлантиде.
Минута.
Две. Три. Ничего не происходило.
Линда не будет со мной. Я убил нашего ребенка.
Нашего.
Ларс навис над «шахматными часами», спрятал их от меня, словно испугался, что от моего присутствия окислятся провода. Самовлюбленный идиот превратился в тень. Такую же, какой стал я.
Мы верили не меньше четверти часа, потом — флешка загорелась красным. Казалось, Ларс не замечал изменений, его выдавало лишь сбивчивое дыхание.
— Итак… — начал Такер, но мужчина по соседству прижал палец к губам.
Жужжание потрепанной веревкой ускользнуло в «шахматные часы», на прощание обмотав Ларса и опустив его на колени.