Бойцов не оплакивают. Повесть об Антонио Грамши

Письма разрешается посылать два раза в месяц, да еще по одному дополнительно на пасху и на рождество. Письма — как вехи на длинном тюремном пути, вехи времени. «Время представляется мне как нечто телесное с тех пор, как для меня более не существует пространства».

Но объективно пространство — огромный мир за стенами тюрьмы — существует и напоминает о себе...

Тольятти разыскал в Париже Дженнаро Грамши. После прихода к власти фашизма Дженнаро уехал во Францию, где работал шофером такси. Тольятти намеревался предложить Дженнаро съездить в Италию, повидать родных, навестить Грамши в тюрьме, попытаться обрисовать ему ситуацию, сложившуюся в международном рабочем движении.

Дженнаро явился в назначенное время.

— Как дела в Гиларце? — спросил Тольятти после обмена приветствиями.— Пишут?

— В Гиларце? — переспросил Дженнаро.— Ничего, все по-старому. Только мама прибаливает. Слава богу, на старости лет она' не одна. Дети, внуки. Дочь у меня растет в Гиларце.

— Помню. Эдмея?

— Верно. Мы ее называем Мея. Хорошая девочка.

— Скучаешь по дочке?

— А что я могу сделать? Взять сюда, в эти паршивые парижские меблиранши? Нет-нет. Там бабушка, тетки, там дом.

— Хочешь съездить домой?

— Есть дело? — оживился Дженнаро.

— Есть дело.

— Хочу.

— Дело нелегкое и деликатное.

Тольятти подробно объяснил Дженнаро, что от него требуется. И, завершая разговор, сказал:

— Первым делом повидайся в Тури со свояченицей Антонио Татьяной Шухт, Она поможет сориентироваться.

Без особых приключений Дженнаро Грамши приехал в Италию и добрался до Тури. Татьяна Аполлоновна жила в Тури безвыездно с 23 декабря 1929 года. Раз в месяц она добивалась свидания с заключенным, носила ему передачу, раз в две недели получала от него письма, раз в две недели посылала ему письма и довольно часто, иногда каждый день, писала родным в Москву, «Сегодня после обеда имела свидание около получаса»,— коротко сообщает она родным 24 декабря, то есть на следующий день по прибытии в Тури. 14 января дополняет это сообщение некоторыми подробностями: «Я видела Антонио один раз. Он здоров, говорил все только о детях и Юличке. Здесь мною интересуется полиция, из Бари сюда и ко мне каждый день является карабинер. Черт с ними всеми...» 20 января: «Пока мне дали только одно свидание и посулили другое».

Вот так и жила в маленьком итальянском городке мужественная русская женщина. Получить работу в Тури не удавалось, поэтому расходы сведены к минимуму.

Татьяна Аполлоновна не принимала сочувствия своей неустроенности и аскетизму, считая совершенно искренне, что бытовая сторона ее жизни — мелочь и не должна никого интересовать. Вообще о себе самой Татьяна Аполлоновна в письмах к родным говорит крайне скупо. Только иногда у нее прорывается не жалоба, нет,— скорее мечта. «Я мечтаю,—так буквально пишет она на Тури родителям и сестрам в Москву,— чтобы у меня была хорошая работа, если можно не чиновническая, ведь на самом деле у меня много возможностей, как преподавание, переводы, агрономический институт, лаборатории клинические, детские колонии для больных и слабых, наконец, коммерческие фирмы, итальянские, русские или французские. Здесь последние месяцы я писала прямо на машинке, так что могу быть корреспондентом и машинисткой одновременно».

Это — из письма от 21 июня. Абзацем выше в том же письме сообщение о свидании Грамши с Дженнаро. «Антонио четыре дня тому назад имел неожиданно сюрприз, приехал к нему старший брат...»

До встречи с узником, как было условлено с Тольятти, Дженнаро разыскал Татьяну Аполлоновну.

— Что вам сказать, Дженнаро? Свидание, думаю, вы получите без труда, со времени последнего как раз истекает месяц. По закону, я узнавала, они должны разрешать свидание раз в две недели, но не хотелось обострять отношения, понимаете? Директор тюрьмы стар, глуп, собирается уйти в отставку и боится собственной тени. Однако, так мне кажется, человек он не злой. Однажды директор сам сказал вашему брату, что, когда родные посылают что-нибудь из одежды — это разрешается,— пусть вкладывают немного съестного. На пасху, например, ваша мама послала Антонио посылку и между вещами вложила в нее сардинский домашний хлеб. Поверьте мне, Антонио, который так равнодушен к еде, обрадовался как ребенок. Что же еще? Когда директора нет, его заменяет бухгалтер. Он тоже трус и тоже собирается оставить свой пост в Тури, так как здесь в лицее нет старших классов, а у бухгалтера есть сын, которого он очень любит. Боюсь, что любовью к сыну исчерпываются его добрые чувства. Ниже бухгалтера на служебной лестнице стоит старший надзиратель. По-моему, он не злой человек и не брезгует, как бы это выразиться, подношениями.

— Что может зависеть от старшего надзирателя?

— Ох, Дженнаро, очень многое. Ведь при свидании присутствует кто-нибудь из надзирателей. Всего их, кажется, четверо или пятеро. Точно не знаю. Один просто ужасный человек.

— Хоть один ужасный, —засмеялся Дженнаро,— А то все незлые или полузлые. Нет, на таком деле — все ужасные.