Бойцов не оплакивают. Повесть об Антонио Грамши

С какой охотой Джакомо-маленький взялся за это поручение! Примо для него был идеалом отваги и того лихого озорства, которое импонирует подросткам. В сентябре Джакомо с восторгом наблюдал, как Джибелли вместе с неизменным Чиваллери на бешеной скорости в гоночной машине прорывался сквозь заслоны и доставлял оружие рабочим-красногвардейцам. Сердце подростка замирало от волнения: он дал зарок — быть похожим на Примо!

Все произошло так, как предполагал Бернольфо. Только не на второй, а на четвертый день. К вокзалу Порта Нуова подошла тюремная машина. Из нее выгрузили группу арестантов в наручниках, прикованных к общей цепи, и повели их к поезду, мимо испуганно сторонящихся пассажиров. Среди арестантов, окруженных стражниками, Джакомо увидел Примо и помахал ему рукой, но Примо не заметил. Тогда Джакомо обогнал группу, сделал вид, что не успел перебежать на другую сторону, и заметался в проходе.

— Проваливай отсюда, живо! — заорал стражник, замахиваясь на Джакомо.

— Слушаюсь, синьор, проваливаю,— весело отозвался Джакомо. Теперь Примо его заметил и улыбнулся широкой добродушно-лукавой улыбкой.

Первая половина задания была выполнена. Хорошо бы прошмыгнуть в один из вагонов. Но Джакомо вздохнул, проводил Примо глазами и отправился докладывать Бернольфо.

Влезая в вагон, а для людей, скованных цепью, это операция непростая, Примо продолжал улыбаться.

— Весело тебе! — пробурчал один из арестантов, мрачный детина с многодневной черной щетиной на лице, по облику — уголовник.

— Угадал, приятель.

На какой-то станции, название ее Примо не разобрал, заключенных вывели. Дальше пошли пешком.

Дорога заняла около часа. Крепость Экзиль — угрюмое здание, окруженное высокими каменными стенами,— стояла на высокой горе. Заключенных ввели во двор. Вблизи крепостное здание оказалось еще более угрюмым. Вместо окон во двор смотрели узкие амбразуры, прорезая стены удивительной толщины.

— Хуже нету тюрьмы,— пробурчал мрачный уголовник.—Кормежка — только-только не подохнуть.

— Зато вид какой,— весело отозвался Примо.

Вид с горы открывался чудесный.

— Плевал я на твой вид! — зарычал уголовник.— И чего ты все веселишься, не пойму.

— Я от рождения веселый.

— Тут ты быстро соскучишься, весельчак,— зловеще пообещал уголовник.

— Соскучусь — найду местечко, где будет повеселее,— невозмутимо отозвался Примо.

Через несколько недель с помощью друзей Примо бежал из крепости.

Снова Бернольфо вызвал Джакомо из типографии и сообщил, что Грамши поручает ему еще одно важное задание. Примо намереваются срочно переправить за границу.

— Домой ему заходить нельзя, тут же схватят. Одним словом, делай то, что скажет Примо.

— Отлично,—обрадовался Примо, когда Джакомо сказал, что прибыл в его распоряжение.— Знаешь проспект Монкальери?

— Знаю.

— Номер 246. Запомнил? Это наша квартира. Спросишь мою маму. Ее зовут Роза. Запомнил?

— Запомнил.

— Зайдешь, смотри внимательно, чтобы не было «хвоста», передашь привет и попросишь, только не урони...

— Не уроню,— заверил Джакомо, взволнованный оказанным ему доверием.

— Она может не поверить, так я напишу записку.

Проспект Монкальери, помер 246. На улице ни души...

— Синьора Роза Джибелли? Вам записка от сына.

— От Примо? Где он? Что с ним? Ох, пропал мой сын, пропал. Вся полиция Турина ищет его.

— Примо в безопасности Он здоров и шлет вам привет. Прочитайте записку, синьора.

— Да-да, записка... Знаешь, что пишет мой сын: без нее он не может обойтись... Сейчас принесу.

Она вышла и через минуту вернулась, держа в руках... мандолину.

Вручая мандолину Примо, Джакомо-маленький еще робко надеялся, что он нажмет какую-нибудь хитроумную пружинку, дека инструмента раскроется и оттуда появится бомба. Ничего подобного, конечно, не произошло. Примо ласково погладил мандолину по лакированной поверхности, взял несколько аккордов и негромко запел высоким приятным тенором.

К оружью! К оружью! Разверзлись могилы,

Проснулись былые загробные силы!

Воскресли все тени страдальцев отчизны —

И нет укоризны

их праздным мечтам.

— Знаешь, что это? — спросил Примо.

Какой итальянский мальчишка не слыхал мотива гарибальдийского гимна. Но слов Джакомо не знал.

— Меня научил дедушка Джованни. Он был гарибальдийцем, много раз раненным в боях. Когда я родился — мы жили тогда в Милане, в рабочем предместье Ортика, — дедушка был уже очень старым и больным, его мучили старые раны. Отец и мать уходили и оставляли меня на попечении дедушки Джованни. Он качал колыбель и пел мне гарибальдийский гимн, детских песенок он не знал.