Бойцов не оплакивают. Повесть об Антонио Грамши

Дорогая Юлька, я был далеко от Рима и упустил две возможности написать тебе. Я путешествовал: ездил в Венецию и в Триест, чтобы обсудить с тамошними товарищами внутреннее положение в партии, которое оказалось очень хорошим, несравненно лучше, чем я думал. На съезде мы получим подавляющее большинство: партия оказалась более большевистской, чем можно было предполагать, и очень энергично реагировала на фракционизм бордигианских экстремистов. Наша политическая линия уже одержала победу внутри партии, поскольку экстремистское течение раскололось, и большинство ответственных его участников примкнуло к платформе Интернационала, а также среди трудящихся масс, поскольку наша партия завоевала большое влияние и руководит извне массами, примыкающими к другим партиям.

Г. »

Вышел из тюрьмы Тольятти: по случаю двадцатипятилетия вступления короля на престол была объявлена широкая амнистия. Тольятти дал знать Грамши, где его можно найти.

Встреча старых друзей была сердечной и оптимистичной, несмотря на окружающие их опасности. Выяснилось, что Тольятти освободили не в Риме, как это следовало сделать, а отправили в Турин в арестантском вагоне, с остановками в пересыльных тюрьмах Низы ж Генуи.

— В Турине перед освобождением,— скупо улыбаясь рассказывал Тольятти,— мне в квестуре устроили так называемое «зеркальце», знаешь, Нино, что это такое? Через комнату проходили десятки агентов, пристально смотрели на меня и следовали дальше. Не думаю, что их всех прикомандируют к моей особе. Но я все же принял меры предосторожности. До станции железной дороги, которая вела в провинцию Асти, пришлось дойти пешком. Потом с пересадками добрался до Рима.

Друзья договорились о встрече для составления тезисов очередного съезда партии. Спустя некоторое время Грамши, сообщив хозяевам о своем отъезде на два-три дня, ночью вышел из дома с маленьким чемоданчиком, удачно оторвался от своего «хвоста», благополучно добрался до квартиры Тольятти.

— В моем распоряжении двое суток,— сказал Грамши.— Спать, видимо, не придется. Точка зрения руководящего ядра партии известна. Оговорив основное, наметим разделы, запишем вчерне, потом ты сформулируешь все. Не возражаешь, Пальмиро?

— Нет.

— Тогда свари кофе покрепче и приступим.

Двое суток непрерывной работы, споров, во время которых рождались новые мысли, отрабатывались формулировки.

— Как в добрые студенческие времена,— заметил Тольятти,— Помнишь ночные бдения, наши бесконечные споры?

— Например, о роли и подлинности XII таблиц,— улыбнулся Грамши.— Разница лишь в том, что сейчас предмет нашего суждения — роль партии в борьбе против фашизма.

...Истекли двое суток.

— Все,— устало сказал Грамши, положив последний исписанный листок на кипу черновиков.— Проверь, Паль-ми.— Он поднялся и подошел к окну, осторожно приоткрыл уголок шторы. За окном светлело. Улица казалась пустынной.

Тольятти методично раскладывал листки черновиков, вслух называя разделы:

— «Анализ общественного строя Италии»... Это сюда, и это... «Политика итальянской буржуазии»... Где-то у нас была вставка?.. «Движущие силы и перспективы революции»... Не хватает страницы... Ах, вот она.

— Не кажется ли тебе, Пальми, что в этом разделе действительно недостает страницы? — задумчиво сказал Грамши.— Страницы о стратегии революции в обозримом, стремительно изменчивом будущем!.. Впрочем, вопрос носит риторически я характер: сегодня мы еще не готовы написать эту страницу... Прощай, Пальми. Береги себя.

Высунувшись из окна, Тольятти наблюдал, как удаляется фигура друга. Похоже, что слежки нет. Тольятти взял чистый лист бумаги и, заглядывая в черновик, написал:

«Превращение коммунистических партий, в которые объединяется передовая часть рабочего класса, в партии большевистского типа в настоящий момент следует считать основной задачей Коммунистического Интернационала. Эта задача должна быть поставлена в связи... с развернувшейся внутри рабочего движения борьбой между марксизмом и различными течениями, представляющими собой отклонения от принципов и практики революционной классовой борьбы».

За окном просыпалась улица. Прогромыхала тележка молочника.

4

Как было условлено, Татьяна Аполлоновна зашла за Грамши. До прибытия поезда, с которым приезжали Юлия Аполлоновна с сестрой Евгенией и маленьким сыном, оставалась уйма времени, но Грамши встретил свояченицу, нетерпеливо расхаживая по комнате, время от времени поглядывая на часы.

— Я вас так ждал, Татьяна. Пора.

— Я думала еще переписать на машинке ваши письма.

— Никаких писем. Вдруг поезд придет раньше. Конечно, это маловероятно, но все же. Пошли.

— Ох, Антонио, Антонио...

Но Грамши уже не слушал, и Татьяне Аполлоновне не оставалось ничего иного, как догонять его, стремительно сбегающего вниз по лестнице.

У цветочницы на углу купили великолепные розы.

На следующем углу букет увеличился. На вокзал Термини Грамши пришел с целым снопом цветов.