Бойцов не оплакивают. Повесть об Антонио Грамши

До прибытия поезда оставалось еще минут тридцать. Это были длинные минуты. Наконец поезд подошел к перрону. Толпа встречающих хлынула к вагонам, смешалась с выходящими пассажирами. Грамши увидел Юлию. У нее на руках был годовалый Делько. По ступенькам вагона спускалась Евгения Аполлоновна.

С вокзала ехали на извозчике. На перекрестке пришлось подождать, пока не пройдет отряд марширующих мужчин. Нет, маршировали не солдаты, не карабинеры — этот отряд их бы не удивил. Люди шагали в боевой выкладке, с винтовками, перепоясанные ремнями, черные рубахи, солдатские штаны, заправленные в сапоги, на головах — фески, как у турок, молодые и немолодые, тощие и пузатые, со свисающими на грудь тройными подбородками. Странное и страшное зрелище.

— Кто это?

— Сквадристы,— коротко ответил Грамши и пояснил: — Сквадра — боевая единица фашистов. Ты еще не то здесь увидишь,— с горечью сказал он.

Чуть дальше они увидели выставленный на балконе — видимо, какого-то учреждения — гигантский портрет Муссолини. В генеральском мундире с султаном, гримасничающий дуче показался похожим на ярмарочного факира. Но впереди маячила спина извозчика, и сестры сочли за благо не делиться своими впечатлениями. И еще раз в конце пути наткнулись они на марширующих сквадржстов. А портреты дуче, поясные и во весь рост, и считать перестали.

Это были внешние приметы фашизма, опутавшего своей паутиной Рим и всю Италию.

Но в квартире, снятой для дорогих приезжих, было уютно. И разговоры-воспоминания с сестрой, с которой не виделись тоже более десяти лет, были такими домашними. И Антонио... Но где же Антонио? А Грамши исчез. Никому ничего не сказал и исчез. Вернулся он через два часа, когда все уже начали беспокоиться, с огромным плюшевым медвежонком. На хор укоризненных женских голосов Грамши ответил извиняющейся улыбкой и непонятной фразой, что дети очень быстро растут. Делио обрадовался подарку, обнял медвежонка, так в обнимку и улегся с ним спать.

Когда волнения утихли, Грамши пояснил, что был поражен переменой, происшедшей в ребенке за полгода, и купленный заранее подарок показался не интересным для годовалого мужчины. Так в семье Грамши воцарился большой, добродушный плюшевый мишка — реликвия, переходящая из поколения в поколение. Сегодня бывалым мишкой играют внуки Грамши.

Последующие одиннадцать-двенадцать месяцев стали, наверное, самым счастливым временем в жизни Грамши. Это было счастье совместной борьбы, о котором оп мечтал. Попечение над Делио на это время взяла на себя Евгения Аполлоновна. Юлия пошла работать переводчицей.

Иногда они не виделись по целым неделям. Грамши разъезжал по областным организациям. В декабре в Милане состоялась партийная -конференция, на которой Грамши выступил с докладом Центрального комитета КПИ. Конференция собралась нелегально. Грамши по-» надобилось множество уловок, чтобы избавиться от двух постоянно сопровождавших его полицейских. В затерянной среди полей хижине пятьдесят делегатов, сгрудившихся возле маленькой лампадки, всю ночь слушали Грамши. На рассвете делегаты покинули хижину.

Грамши вернулся в Рим уставший, но возбужденный. Юлия сказала: «От тебя пахнет порохом». Он был похож на солдата после тяжелого боя. Сам Грамши оценивал деятельность коммунистов как участие в бою.

Тридцать первого декабря — в последний день уходящего года — фашистское правительство приняло один из законов «по защите государства», фактически уничтожающий свободу печати.

Наступал новый, 1926 год. В старинном особняке на виа Гаэта, где еще в 90-х годах обосновалось русское посольство, а сейчас помещалось советское полпредство, готовились к новогодней встрече. Сотрудники посольства могли приглашать гостей. Юлия Аполлоновна торжественно пригласила «гостя» — собственного мужа.

Приехали они вместе. Но Юлия Аполлоновна заранее дала согласие участвовать в импровизированном новогоднем концерте, и ей необходимо было условиться с аккомпаниатором. Пришлось оставить мужа одного. Разговор о аккомпаниатором вылился в маленькую репетицию, Юлия Аполлоновна задержалась и вернулась в зал с чувством некоторой вины: Грамши не любил пустые разговоры, неизбежные в смешанном обществе, где рядом с друзьями обязательно находились и недруги. Но на сей раз опасения оказались напрасными. Он оживленно беседовал с небольшой группой гостей. Юлия Аполлоновна подошла поближе, прислушалась.

— К свидетельствам средневековых авторов, разумеется, надо относиться с уважением,—говорил Грамши.— Однако нельзя забывать характерную особенность средневекового мышления — игнорирование изменчивости мира и бытия. Ведь понятие изменчивости мира стало кристаллизоваться лишь в эпоху Возрождения.

— Простите, а «Исповедь» блаженного Августина? — спросил один из слушателей.

Грамши одобрительно посмотрел на задавшего вопрос.