– Отлично! Давай-ка обсудим шансы. Два бокала шампанского, которые взял Грантэм, наполнил дворецкий Хэкетт, он в тот вечер разливал вино. Один бокал простоял на барной стойке четыре или пять минут, а другой Хэкетт наполнил прямо перед тем, как к нему подошел Грантэм. Кто побывал у стойки за эти четыре-пять минут? Мы пока не разобрались до конца, но уже ясно, что каждый из гостей или почти каждый. Ты, например. Согласно твоим показаниям, подтвержденным Этель Варр, вы взяли два бокала шампанского из пяти или шести, стоявших на стойке, и отошли в сторонку, продолжая разговор, а вскоре – по твоим словам, через три минуты – ты увидел, как Грантэм несет два бокала Фэйт Ашер. Повторю, ты был у стойки. Значит, мог подсыпать цианид в один из бокалов. Нет. Даже если допустить, что ты способен отравить чье-то вино, тебе следовало убедиться, что нужный бокал попадет жертве. Какой смысл просто подсыпать отраву в один из бокалов наугад и затем уйти? То же самое справедливо в отношении всех прочих, за исключением Эдвина Лэйдлоу, Хелен Ярмис, а также мистера и миссис Робилотти. Они никуда не отходили, стояли у стойки, когда Грантэм взял два бокала. Подчеркиваю – сразу два. Если бы кто-нибудь из этих четверых бросил яд в один бокал, мы могли бы сделать вывод, что ему или ей все равно, умрет Грантэм или Фэйт Ашер. Как по мне, это большая натяжка. А ты что скажешь?
Он стиснул сигару своими белыми зубами, но раскуривать не стал.
– В вашем изложении я бы не купился, – признал я. – Но у меня два замечания. Во-первых, кое-кто знал, какой бокал достанется Фэйт Ашер. Это он вручил его ей.
– Вот как? Валишь на Грантэма?
– Ни на кого я не валю, лишь указываю, что вы кое-что упустили.
– Это мелочь. Если Грантэм бросил яд в бокал на барной стойке, рядом стояли пятеро, а такой поступок действительно потребовал бы железных нервов. Если же он отравил вино, когда нес бокал Фэйт Ашер, тут необходима изрядная ловкость рук, с бокалом-то в каждой руке. Всыпь он яд позже, ты бы это заметил. Ладно, что насчет второго замечания?
– В наших с вами разговорах и в беседах с другими я не строил домыслов по поводу того, кто это сделал, как и почему. Ваши недавние слова в основном были для меня в новинку. Мне приходилось делить внимание между моей собеседницей Этель Варр и Фэйт Ашер с ее сумкой. Я не знаю, кто был у стойки, когда Грантэм подошел за шампанским, и кто остался там после, когда Хэкетт наполнил бокалы. Я до сих пор не ведаю, кто убил Фэйт Ашер, как и зачем. Но твердо знаю, что она сама ничего не подсыпала себе в шампанское. Выходит, ее отравили и самоубийства она не совершала. Вот так.
– И тебя не переубедить, я вижу.
– Тогда чего ради вы стараетесь?
– Ты исключаешь всякую возможность того, что мог ошибиться?
– Полностью. Вы же не хотите сказать, что я принимаю вас за инспектора Кремера, а на самом деле вы – Уилли Мейс?[4]
Кремер, сузив глаза, долго глядел на меня, затем снова пересел так, чтобы очутиться лицом к Вулфу.
– Если не возражаете, я расскажу вам, как все видится мне.
– Когда вас останавливали мои возражения? – фыркнул Вулф.
– Приношу извинения, но я надеялся, что сегодня до этого не дойдет. Рассчитывал, что Гудвин проявит смекалку. Думаю, я знаю, как все было. Роуз Таттл сообщила ему, что Фэйт Ашер носит в сумочке флакон с цианидом, и прибавила, мол, она боится, как бы мисс Ашер не воспользовалась отравой в особняке. Гудвин велел ей выкинуть эти страхи из головы, пообещал обо всем позаботиться и с этого момента вел наблюдение за Фэйт Ашер и ее сумкой. Тут все ясно.
– Установлено.
– Ладно, установлено. Дальше: он видит, что Фэйт Ашер пьет шампанское, теряет сознание и умирает. Он чувствует запах цианида – и какова же его реакция? Вы его знаете, мистер Вулф, и я тоже знаю. Вам известно, сколь высоко он себя ценит. Гибель жертвы сильно его ранила, до глубины души. Потому он впопыхах, без раздумий, объявляет всем гостям, что ее убили. Когда прибывает полиция, он повторяет свои измышления, зная, что его слова будут записаны, а потом сообщает то же самое мне и сержанту Стеббинсу. Но для нас он придумывает причину, чертовски убедительную. Пока существует сколь угодно малая вероятность того, что жертва была убита, мы вынуждены расследовать дело предельно тщательно. Вот мое объяснение. Я надеялся, что он, выслушав меня, поймет собственное незавидное положение и догадается, что для него же лучше признать свою поспешность в выводах. Он ведь не в состоянии поклясться, что жертва не подмешала ничего в бокал. У него было время поразмыслить, он слишком умен, чтобы отрицать очевидное. Так я думал. Полагаю, вы со мной согласитесь.
– Важно не согласие, важны факты. – Вулф повернулся ко мне. – Арчи?..
– Ерунда, сэр. Никто не ценит меня выше, чем я сам, но настолько далеко даже я не захожу.
– Ты не отказываешься от своих слов?
– Нет, сэр. Инспектор сам себе противоречит. Сначала обвиняет меня в том, что я действовал как деревенский олух, потом хвалит мой ум. Не было никакого самоубийства, хоть режьте.