Боль

Теперь автобус стал ходить чаще – вот уже две штуки проехали мимо пустой остановки. А тогда, стоило его упустить, ждать приходилось очень долго. Тогда она возвращалась к нему, еще раз проститься, забиралась к нему в постель, если он еще спал, и, выйдя снова на остановку, упускала еще один автобус – но оно того стоило. Отсюда же она вышла тем утром по окончании семи дней траура, когда он прогнал ее. Вдруг вспомнилось: как раз тогда, когда ей больше некуда было спешить, автобус подъехал сразу же.

Теперь вокруг дома разрослась пышная живая изгородь. Годы только украсили его, порядком облагородив. Ирис направилась к подъезду, пытаясь найти проход в садик, чтобы оттуда заглянуть в окна квартиры. В те годы в нем ничего не росло, кроме нескольких рожковых деревьев и одной сливы: садик всегда был пустым и заброшенным. Только во время траурной недели он наполнился жизнью, когда сменявшие друг друга гости сидели там под прохладным вечерним ветерком начала лета. Кто-то зажигал свечи, кто-то играл на гитаре, а Ирис расхаживала между ними, принимая слова соболезнования, адресованные ему, а отчасти и ей. Эйтан, вспомнилось ей, почти не вставал с места, зато она все ходила и ходила между овальными столами, которые им одолжили соседи, разговаривала с друзьями и родственниками, в глубине души наслаждаясь собственной ролью. Иногда она садилась рядом с ним за стол или к нему на колени, если не оказывалось свободного стула, обнимала его за плечи. «Как вы похожи, – говорили некоторые, – прямо как брат с сестрой». Оба были высокие и худые, темноволосые, светлоглазые, только нос у него – с небольшой горбинкой, а у нее – прямой. Она считала, что он гораздо красивее ее, но, глядя в большое зеркало в коридоре, была почти довольна этой гибкой девушкой с пышными волосами и глазами, сиявшими как у невесты в день свадьбы. Да, в этом-то все и дело, содрогнулась она теперь, вот ее первородный грех, за него-то она и наказана. Семь дней траура в крошечном садике были для нее семью днями свадьбы, наполненными огромным счастьем, острейшим наслаждением, которое даже сейчас брызнуло на нее сквозь живую изгородь, точно вода из поливальной установки. Ирис слышались давние звуки и голоса гостей, поющих, играющих на гитаре, смеющихся и плачущих, пьющих и курящих, изо дня в день, из ночи в ночь. Мы были вместе, думала она, все остальное уже забыто. Какой смысл возвращаться в этот садик сейчас, чтобы заглянуть в окна квартиры, в которой он, вероятно, не бывал уже много лет. Никакого! Но все же она себе в этом не откажет, ведь это единственная нить в ее руке. Надо тянуть ее – или позволить ей тянуть себя, потому что какая-то неведомая сила протолкнула Ирис прямо в кусты живой изгороди. Колючая ветка расцарапала щеку, но теперь заросли поглотили ее, будто изгородь и в самом деле ожила. Вдруг Ирис услышала шаги, видимо, к дому шли отец с сыном, который разговаривал визгливым голосом, на мгновение показавшимся знакомым. Может, это ее ученик? Вот ужас! У нее есть несколько учащихся из этого района. Только бы они ее не заметили – слух о свихнувшейся директрисе разнесется по всему городу в считаные минуты.

– Папа, грабители одеваются во все белое, правда? – пищал мальчик. – Папа, грабители залезают только на первый этаж?

Отец, рассеянно поддакивая, задержался у входной двери и рылся в почтовом ящике. Как им объяснить свое присутствие здесь, в кустах! Но вот они уже поднялись на второй, более безопасный этаж. Мальчик продолжал озвучивать свои страхи:

– Папа, а грабители жутко шумят, да?

Видимо, только тут отец впервые услышал его и, вместо того чтобы успокоить, постарался быть точным:

– Нет, с чего бы это? Грабители стараются действовать тихо, чтобы их не поймали.

– Нет! – возмутился напуганный ребенок. – Ты ничего не понимаешь в грабителях!

Но, к счастью, дверь за ними закрылась как раз в тот момент, когда у нее под ногой хрустнула ветка. Ирис топталась внутри куста, пытаясь выбраться оттуда в садик. Казалось, она застряла навсегда, но путеводная нить не отпускала. Брыкаясь, раздвигая кусты руками, Ирис нырнула головой в густую листву, словно младенец, пытающийся пройти через родовой канал. Ветки расцарапали и другую щеку, волосы цеплялись за шипы, но она уже не могла остановиться, пока, с силой раздвинув ветви, не вырвалась из зарослей.

Она не представляла себе, как трудно пролезть через живую изгородь, и думала, что обратно ей уже не выбраться. Если только ее не выдворит полиция по звонку жильцов с первого этажа. Или со второго – оттуда уже раздавались пронзительные вопли мальчишки:

– Папа, слышишь шум? Там грабители!

Но, к счастью, папаша не слушал его и только поторапливал, чтобы тот наконец доел кукурузные хлопья, вместо того чтобы говорить глупости. Ирис осторожно выпрямилась, оперлась о стену дома и подкралась к большому окну в гостиной.