Боль

И Ирис взволнованно пожала протянутую ей руку – в этот момент она уже любила мать Эйтана всей душой.

– Вам не нужно вставать, я с радостью буду помогать Эйтану ухаживать за вами.

– Достаточно, что вы заботитесь о нем, – улыбнулась ей мать. – Для меня уже большое облегчение знать, что он не один.

Когда она попыталась приподняться повыше, волосы соскользнули у нее с головы и обнажили голый череп. Мирьям покраснела.

– Я не справляюсь с этим париком, – смущенно пробормотала она, встряхнула его и положила рядом с подушкой.

С тех пор она уже не надевала его, и теперь Ирис, увидев себя в зеркале, так и висевшем на прежнем месте в коридоре, с удивлением смотрела на свои волосы, оставшиеся гладкими и глянцевитыми даже после того, как она полежала на земле.

– Ты помнишь ее парик? – спросила она, и он сразу понял, о чем она.

– Я как раз хотел тебе сказать, что ты очень на нее похожа, не только волосы. Это просто невероятно, что ты стала так на нее похожа!

– Когда она умерла, ей было точно как мне сейчас. Что бы это значило?

Он провел рукой по ее волосам:

– Поживем – увидим. Кто знает…

Она вздрогнула.

– Ты дрожишь, – сказал он, – у тебя температура, давай-ка наконец займемся тобой. Не знаю, с чего начать. – Он указал на диван. – Хочешь прилечь? Может, примешь душ?

– И то и другое.

– Тогда начнем с душа.

Он осторожно повел ее в ванную комнату, из которой сам вышел совсем недавно.

– Держись за ручки, чтобы не упасть, – говорит он, указывая на алюминиевые скобы, за которые когда-то цеплялась его мать, – и зови меня, если понадобится.

Когда он принес ей полотенце, она уже почти разделась. Он поспешил уйти, но она, к своему удивлению, не испытала ни малейшего смущения: он не рассматривал ее постаревшее тело, не разглядывал ни растяжки на животе, ни шрамы от операции. Он видел ту девушку, которой она была тогда, и спроецированную на нее собственную мать. Хорошо это было или плохо – как знать?

Поэтому, завернувшись в полотенце и выскочив из ванной, – жаль было тратить драгоценное время на душ, – Ирис не удивилась, когда Эйтан протянул ей смутно знакомый выцветший цветастый халат.

– Может, пока наденешь вот это, – предложил он, и она завернулась в халат, который на удивление приятно пах, словно его только что выстирали специально для нее. Потом вытянулась на диване и стала пить чай, который он для нее приготовил, и проглотила протянутую им таблетку, целиком и полностью вверившись его заботам. Вот он подал ей арбуз, нарезанный кубиками, положил ей на лоб ледяное полотенце, налил стакан воды, – словно возвращая все, что она делала в те далекие дни для него. Вот-вот он усядется подле нее и начнет готовить ее к экзаменам.

– Что тебя так рассмешило, Рис? – ласково спросил он.

– Я вспомнила, как натаскивала тебя перед экзаменами на аттестат зрелости. Это было ужасно трудно. Как тебе вообще удалось закончить медицинский?

Он усмехнулся:

– Всегда находились девушки, считавшие, что игра стоит свеч.

– Не сомневаюсь, – фыркнула она.

– На самом деле через несколько лет у меня прояснились мозги, после армии я обнаружил, что в общем-то мне нравится учиться. Не осуждай меня. – Он вытянулся на диване рядом с ней. – Я знаю, что был полным идиотом, но у меня были смягчающие обстоятельства, ты сама говорила.

– Я тебя совершенно не осуждаю, – улыбнулась она, хотя не вполне понимала, о чем он – о проблемах с учебой или о решении прогнать ее.

Но сейчас это не имело значения: стоило закрыть глаза, держа его за руку, как ее тело таяло от жара, таяло и сплавлялось с его телом, так что их уже не разделить.

– Что ты мне дал, морфий? Медицинский каннабис? – хихикнула она. – Мне кажется, у меня глюки.

– Просто анальгин, – рассмеялся он.

– Анальгин у меня и дома есть, для анальгина мне не нужен ведущий специалист по боли. Почему ты выбрал боль?

– В эту сферу идут те, кто не верит в исцеление. Это совсем иной взгляд на предмет. Для большинства врачей главное – болезнь, а для нас она только сопутствующий объект. Мы не пытаемся вылечить, но стараемся облегчить страдания. Тебе ли об этом спрашивать – ты ведь была там со мной.

– Это было ужасно… ее страдания.