Боль

– Я не знала, – пробормотала она, – я не знала, кто здесь живет…

Он усмехнулся.

– У тебя всегда была мощная интуиция, ты всегда знала, что следует делать и что произойдет.

– Ничего подобного! – возразила она. – Я даже не подозревала, что ты собираешься меня бросить.

– Да и я не подозревал, – к ее изумлению, заявил он. – Как же ты вернешься домой? Что скажешь мужу?

– Скажу, что на меня напали грабители, – прошептала она.

Он рассмеялся:

– Да? И что же у тебя украли?

– Все, – отвечает она. – Всю мою жизнь. Я отдала им все, чтобы они меня отпустили.

– Ну и правильно сделала. Ты думаешь, он тебе поверит?

– Конечно поверит. Я никогда не вру.

Он снова засмеялся и приложил ей ко лбу бутылку холодного пива.

– Моя паинька! Ты всегда была и осталась паинькой. Когда я видел тебя в полдень, у тебя температуры не было. Это ты из-за меня заболела?

– Конечно! Теперь ты обязан вылечить меня.

– Я сделаю все, что в моих силах! – Он протянул ей бутылку.

Она с жадностью приникла к горлышку, распластавшись на земле под сливой. Эйтан сидел рядом и смотрел на нее, опершись на руку. Капли воды с его влажных после умывания волос упали ей на лицо.

Здесь, на сухой земле, ей было удобнее, чем в собственной спальне. Ей так удобно лежалось на этой земле, рядом с его таким знакомым телом, – ведь это ее земля, хранящая давние отпечатки ее ног, как лунная поверхность хранит следы астронавта, ведь там, где нет ветра и дождя, нет погоды, там ничего не меняется. И вот Ирис вернулась на свою Луну: снизу жесткий грунт обнимал ее бедра, сверху раскинулось темное небо, а она – между ними. Она принадлежала этому месту, этой сливе, плоды которой всегда были то недозрелыми, то подгнившими. Кажется, только один день в году они были съедобными, но Ирис их тем не менее поедала с упоением, горячие от солнца. Напрягая глаза, она разглядела среди ветвей крошечные сливки.

– Они с тех пор лучше не стали, эти сливы?

Он бросил на дерево равнодушный взгляд:

– Да нет. У них привкус маслин, это, похоже, гибрид сливы и оливы. Я, кстати, тоже лучше не стал. – Он усмехнулся.

Она завороженно всматривалась в его глубоко запавшие глаза под густыми темными бровями.

– Тебе и незачем, – шепнула она. – Для меня ты прекрасен такой, как есть.

– Странно, ни одна женщина после тебя так не считала, – признался он, и она рассмеялась:

– Вот видишь, тебе нужно было оставаться со мной.

Он шумно вздохнул:

– Ох, Рис, думаешь, я не знаю?

Тут из окон над ними раздался пронзительный вопль:

– Папа, в саду грабители! Я слышу их голоса!

– Хватит сочинять! – сердито отвечал его отец. – Что ни ночь – новые выдумки, лишь бы не спать!

Мальчик разразился рыданиями:

– Я хочу спать у мамы, у нее нет грабителей!

Эйтан усмехнулся:

– Бедный малыш, он так переживает… Он напоминает мне моего мальчика.

– У тебя мальчик? – удивилась она. – Сколько ему лет?

– Девять.

– Так сколько же, собственно, у тебя детей? – спросила Ирис официальным тоном, которого и требуют подобные вопросы.

– У меня двое детей и две жены, – с готовностью ответил он и тотчас уточнил: – В смысле, двое от разных жен. Ни с той ни с другой я не живу.

Ирис облегченно вздохнула, как будто действительно опасалась, что он не только несвободен, но еще и женат на двоих. Какая чудесная новость! Правда, в душе у Ирис шевельнулось легкое сомнение – не слишком ли несчастной он выставляет свою личную жизнь? – но раздумывать об этом ей не хотелось. Сейчас не время для выяснений и разборок, нужно просто радоваться этой невероятной встрече, нежданной, непредвиденной, непредставимой, на которую она не надеялась и о которой не смела даже мечтать. А теперь ей казалось, что только ради этой встречи она и жила, что все, чем она занималась на протяжении этих лет, учебой ли или семьей, детьми или работой, – все это делалось, чтобы отвлечься, по инерции.

– Пойдем, – сказал он, вставая и протягивая ей руку, – зайдем в квартиру, пожалеем соседа сверху.

Она тяжело поднялась, чувствуя, как глаза заливает ночной тьмой, не в силах устоять на ногах без его поддержки. Но он подхватил ее и повел, как жених ведет невесту в приготовленный для нее дом. Так он возвращал ее в дом, из которого изгнал почти тридцать лет назад. И так же, как в нынешнем Эйтане она видела того, прежнего, этот дом предстал ей одновременно и нынешним, и прежним – сдвоенный образ, единственно возможный сейчас. Она посмотрела с порога на маленькую гостиную: диван был другой, но стоял все там же, как тогда, когда она впервые вошла в этот дом и увидела узкую спину, укрытую одеялом, и ниспадающие на нее густые, гладкие, ухоженные черные волосы. Эйтан ласково произнес: «Мама, познакомься, это Ирис», и тогда одеяло сдвинулось, лицо отвернулось от стены, и большие синие, неожиданно молодые глаза посмотрели на нее внимательно-внимательно.

– Добро пожаловать, Ирис, – сказала женщина теплым, нежным голосом и, опершись на локоть и поддерживая голову рукой, протянула ей другую руку. – Очень приятно, меня зовут Мирьям. Простите, что я не могу встать, ноги болят.