Боль

К ее разочарованию, там было совершенно темно, так же как и в саду безлунной ночью. Ирис перешла к окну спальни. Там жалюзи были приоткрыты, и, судя по сочившемуся сквозь них тусклому свету и шуму воды, в квартире кто-то был. Ирис ждала, не отрывая глаз от окна, как прежде от голубого экранчика: весь день она ждет, всю жизнь.

Что она здесь вообще делает? Дрожа от холода, но жарко дыша, с исцарапанным лицом, в разорванном платье, вцепилась в оконные решетки, словно помешанная. Неужели он по-прежнему способен довести до такого состояния, что, вернувшись домой, она ляжет в постель и будет там лежать дни напролет, молча и неподвижно, как тогда? Любовная драма в сорок пять лет, кто бы мог подумать!

Что она здесь ищет? Квартира наверняка сдана паре студентов или молодой семье, – хотя игрушек в саду не видно. Там вообще ничто не выдавало ни человеческого присутствия, ни прошедших лет. В сумерках Ирис казалось, что между чахлыми рожковыми деревьями и сливой все осталось прежним. В дни траура они с Эйтаном решили, что начнут ухаживать за садом, посадят цветы и, возможно, даже овощи, но потом он бросил ее и, конечно же, это место, которое тоже напоминало ему о трагедии. Цветы и овощи он, должно быть, посадил в другом саду, там, где жил сейчас со своей семьей, с дочкой Мирьям и ее матерью, а может быть, и еще с одним или двумя детьми. И, хотя он гладил ее лицо и целовал губы, он откажется от нее: то была юношеская любовь, какое она имеет отношение к взрослой жизни? Ведь оба они совсем не те, кем были тогда. Прошла целая жизнь, все их судьбоносные решения уже позади. Встречи с прошлым так же бесплодны, как этот садик, в котором ничего так и не выросло. В любом случае их лучшие годы уже позади, сделанного не воротишь. Поэтому Ирис, надеясь, что ветви ее пощадят, сейчас вернется к своей машине и поедет домой, словно ничего не произошло. Ведь нынешние арендаторы этой квартиры никогда не знали той благородной женщины, которая когда-то жила здесь со своим единственным сыном. Они ничем не смогут помочь, не озарят новым светом ни прошлое, ни грядущее. Ирис медленно побрела по собственным следам, цепляясь за рожковые деревья.

Когда вспыхнул яркий свет, ее охватила паника. Но это просто в спальне зажгли лампу. В просветы жалюзи она увидела немолодого бородатого мужчину в одних трусах, стоящего спиной к окну, и недоверчиво покачала головой. Или голова затряслась сама от внезапной дрожи? Этого не может быть, это невероятно, но, похоже, это он, похоже, что здесь он живет, что сюда он в конце концов вернулся. Где же его дочь Мирьям, где его жена? Не похоже, что в квартире есть кто-то еще, но, возможно, они вот-вот вернутся? Может ли такое быть, что он живет тут в одиночестве, ждет лишь ее одну? Она следила, как он прошел в гостиную, где тоже зажегся свет: вот он открыл холодильник и достал из него бутылку пива. Если бы он увидел ее здесь, то не поверил бы своим глазам: как она могла добровольно вернуться туда, откуда он ее прогнал?

Квартира с тех пор почти не изменилась – такая же серая и запущенная, какой она ее помнила, без малейшего следа женского присутствия. Неужели он один, свободен и ждет ее, ждет, чтобы длить этот траур? Увидев, как он надевает серую рубашку и светлые шорты, она уже знала заранее, что рубашку, усеянную брызгами воды с его волос, он застегивать не станет. Вот он вернулся в гостиную, сел за компьютер, стоящий на обеденном столе, и принялся что-то быстро печатать. Его лицо было видно ей в профиль – выражение мрачное, спина слегка согнута. Обрадуется он ей или перепугается? Ведь он не потрудился ответить на ее сообщение. Может, просто решил, что это какая-то надоедливая пациентка, и даже не стал слушать, она должна попытаться снова, сейчас, когда он перед ее глазами. Она попробует еще раз и узнает правду, тут же, на месте. Она увидела, что он лениво встает, видимо, ищет свой мобильный, а потом скрывается в спальне. И услышала его голос – и в телефоне и через окно.

– Алло? – сказал он и, когда она ничего не ответила, продолжил: – Это ты, Рис? Я не знал, можно ли перезвонить тебе в такое время. Может быть, ты в кругу семьи. – Слово «семья» он произнес таким тоном, каким говорят про абстрактные понятия.

– Я не в кругу семьи, Эйтан, я с тобой… – чуть слышно простонала она. – Я здесь, в саду.

– Ты в саду? – изумился он. В его голосе ей послышалась улыбка. – Не может быть!

Стуча зубами, Ирис опустилась на сухую землю, уже зная, что сейчас он откроет дверь из гостиной, спустится по четырем или пяти ветхим ступенькам, с мобильником в руке, и синий свет телефона упадет на нее, когда он скажет: «Вот ты где» – и вместо того, чтобы, поддерживая ее за руку, провести в свой старый дом, он опустится на землю с ней рядом.

– Что ты здесь делаешь, Рис, я не могу поверить, что ты здесь, – зашептал он, подсвечивая ее лицо телефоном. – Ты выглядишь больной, – заявил он, пощупав ей лоб. – Тебя лихорадит, и лицо расцарапано, платье порвалось… Почему ты не вошла через дверь? Откуда ты узнала, что я здесь?