Боль свободы

Рука теперь начинает заглушать боль в ноге. Они перебивают друг друга, сообщая чувствами разную, одинаково мучительную боль, но ладонь болит не так сильно, и сознание просто, видимо, успело немного привыкнуть к этим неприятным ощущениям. А впрочем, оно снова начинает застилать глаза туманом, желая провалиться в сладкий, беспамятный, бесчувственный сон.

Лишь близость ночи не дает расслабляться. Нужно успеть сделать как можно больше до того, как солнце уйдет за горизонт до самого утра. В идеале, нужно еще и разжечь костер… нужно хотя бы разжечь костер. Если и не найти воду, то до утра, наверное, удастся как-то дотерпеть. Жар дневного солнца, донимавший всего, кажется, несколько минут, казавшихся бесконечными, когда нужно было ползти по вонючему песку, будто бы успел выжечь из организма всю влагу, но сердце еще стучит, а ум подсказывает, что всего за сутки от жажды умереть вряд ли придется.

Едва ладонь снова берется за ствол, уже осторожно, стараясь не касаться оголенной части срубленного растения, из которой все еще медленно текут соки, как руку опять начинает жечь. Правда, сдавив ладонь, удается избавиться от этого чувства. Это почти как приложить к ожогу прохладную тряпку: сначала обжигает лишь еще сильней, но только на миг, а затем кожа привыкает и уже не решается донимать мозг сигнальным чувством.

Тяжелее поднять ногу. От слабого движения она начинает болеть так, будто только что капсула свалилась на планету, самым неудачным образом перебив кость.

Лишь бы только нервы остались в порядке. Снять костюм и посмотреть на то, как выглядит опухшая нога, сейчас все равно не получится. Да и в таком месте это вряд ли хорошая идея. Стоит лучше заняться поисками костыля, сделать шину, чтобы меньше беспокоиться о ноге, да и снизить боль, затем найти воду, или хотя бы попытаться это сделать, потом разжечь костер, чтобы он хоть немного пугал ночью тех хищников, которые могут охотиться в темное время, и могут пожелать отведать мясца незнакомого существа с другой планеты, осужденного на страшную гибель.

От каждого движения будто прошибает током. Это колкое чувство пронизывает скулы, когда ряды зубов прижимаются друг к другу, чтобы стерпеть боль. Сломанную ногу приходится волочить на срубленном листе, крепко сжимая ладонь, чтобы как можно меньше кожа натиралась о ствол зеленого растения.

Пододвинувшись ближе к бледной траве и зарослям, приходится остановиться. В таких местах обычно легко отыскать всяких гадких насекомых и паразитов, один взгляд на которых заставляет кривиться от отвращения. Впрочем, это на родной планете, а здесь… а здесь, на Асумгарде стоит быть еще осторожнее, потому что даже представить трудно, что может встретиться на просторах этой планеты, родительницы стольких мифов, что их количество трудно представить и сразу угадать.

И все же, в следующий миг свободная рука отталкивается от земли, чтобы выровнять корпус, затем бросается за спину, чтобы растолкать заросли хоть немного, а после вновь упирается в прохладную землю, ничуть не потревоженную жаром дневного солнца. И вот уже здоровая нога вновь начинает толкаться от земли, помогая руке утягивать корпус в заросли, ползти спиной вперед, стуча по земле копчиком, уже начавшим болеть.

К счастью, в зарослях не приходится слишком долго лазать. В таком месте, наверное, на любой планете могут водиться самые разные существа. Мысли о них все не покидают разум, взгляд стремительно носится, как может, по всем листикам, веточкам, травинкам, ища признаки движения, и от малейшего шороха тут же бросаясь в ту сторону, где он появился. А всего через пару метров плотного ряда зарослей и трав, в которых по счастью не находится какой-нибудь ядовитой твари, начинается кривая, усыпанная сломанными ветвями деревьев, земля.

На удивление красивый вид открывается взгляду, стоит попасть еще лишь на самый край инопланетного леса. Высокие, мощные стволы деревьев, укрытые черной, кривой, узорной броней выращенной коры, поднимаются так высоко, что зрение не может добраться до их верхушек и разглядеть листву. Почти все кругом здесь укрывает мягкая тень. Даже слабый вечерний свет умудряется проникать в густой лес, отчего сразу думается, что листвы наверху должно быть немного.

Даже несмотря на уже наступивший вечер, лес не кажется мрачным, или темным, хотя он и выглядит пустым. Кругом почти нет травы, нет кустарников, нет почти ничего, кроме громадных стволов деревьев, хотя, должны же ведь расти внизу маленькие, тонкие стволы молодых растений, из которых как раз можно было бы сделать удобный костыль, но их нет.

Да и животных не видно. Ни птиц, ни каких-нибудь мелких грызунов, испуганно шныряющих по ветвям, по стволам, по усыпанной сломанными ветками и обломками земле. А сама земля настолько плотно завалена деревянными огрызками, что сквозь кучи веток нельзя даже разглядеть почву.