Боль так приятна. Наука и культура болезненных удовольствий

Я знаю, каково все на вкус на обратном пути. К этому моменту в Чикаго у меня активное расстройство пищевого поведения в течение десяти лет, примерно с пятого класса, хотя зачатки этого расстройства проглядываются в моей памяти в еще более раннем возрасте. Во время чистки желудка я играю в детектива, следя за тем, чтобы вся пища, которая попадает внутрь, снова выходила наружу, уделяя пристальное внимание слоям вкуса в моей рвоте. Я могу съесть десять, пятнадцать и даже двадцать тысяч калорий зараз, пережевывая, глотая и срыгивая так быстро, как только я могу делать все это подряд. Возможно, у меня были бы хорошие шансы в конкурсах на скоростное поглощение пищи. Я жую, блаженствуя, как свободная корова. Я плачу, пока меня тошнит. Я смеюсь. Я спотыкаюсь, исчезая из реальности, электролиты в крови испорчены, поджелудочная железа пожирает сама себя, носовые проходы полны желчи. У меня заканчивается еда, и я выблевываю последнюю порцию, пью воду, пью воду, пью воду, пью воду, пью воду, пью воду, пью воду, пью воду, пью воду, пью воду, пью воду, пью воду, пью воду, пью воду, пью воду, пью воду, пью воду, пью воду, и я заползаю в кровать, надеясь, что мой будильник заведен, и проваливаюсь сквозь простыни, и я встаю, чтобы продолжить. Встаю еще раз, чтобы снова продолжить, и пью еще воду, и выблевываю ее огромными, брызжущими волнами, и делаю это, пока не потеряю сознание. Это единственный мир, который я знаю.

Очень опасно так блевать водой. Это может нарушить работу нервных волокон в организме, вплоть до остановки сердца и смерти. Позже врачи сказали мне, что я повредила свое сердце, делая это.

Прием пищи и чистка желудка обеспечивают непрерывный цикл наказания и восстановления. Еда наполняет меня отвращением, но также, конечно, и удовольствием. Мое тело находится в долгой, медленной спирали голодной смерти. У меня очень низкий вес, намного ниже нормы, установленной моим организмом, что вызывает у меня панику и навязчивую идею, связанную с едой. Еда – это приятно, это жевание и глотание, и сахар, и удовлетворение, и телесный покой. Перекус, пир, обгладывание, облизывание пальцев, запивание. Но это не еда, это переедание; по крайней мере, так я говорю себе. В голове крутится ненависть к себе: «Ты отвратительная свинья, ты жирная глупая девчонка, ты тратишь человеческую жизнь, люди голодают, а ты – обжора, чудовище, неудачница».

Меня переполняют отвращение, стыд, страх. Я ем до тех пор, пока мне не становится физически больно, желудок так растягивается, что мне трудно дышать. Я думаю о фотографии, которую я однажды видела: тело мертвой девушки, сгорбленной над унитазом. Худая, но с выпуклым животом, а ее плоть уже испещрена признаками смерти. Ее желудок разорвался внутри нее, когда она очищалась, и это убило ее. Я думаю о ней и плачу, плачу, плачу и горько надеюсь, что если это убьет меня, то я умру после того, как меня уже вырвет. Я постоянно думаю о ней, измученная горем по этой незнакомке. Но, заглушая в себе горе, холодно зацикливаюсь на том, как может выглядеть мой труп, когда мои действия достигнут очевидного завершения, как будто это действительно связано с моей внешностью. (Это не так.) Я все время думаю о девушке. Она похожа на меня. Она разбивает мне сердце. Я отчаянно не хочу умирать и все же с безрассудной настойчивостью приближаю смерть, так как чувствую, что сгнила изнутри.

Я сделаю все это снова, завтра, послезавтра, послепослезавтра. В свободные от работы дни я не делаю ничего, кроме причинения себе боли. Ем, блюю и отключаюсь, тело испытывает обманчивую эйфорию от этой мрачной разрядки. Столько раз, сколько потребуется. Я совершаю долгие, блуждающие прогулки, краду и покупаю еду, блюю ею в различных туалетах, целые районы, составленные в моей голове на основе мест, где я могу наесться, и мест, где я могу очиститься. Это болезненно, это натиск на пределы моего физического «я», и я получаю от этого кайф. Я могу заниматься этим часами. Это то, вокруг чего вращается все остальное в моей жизни. Это почти убило меня несколько раз. И если этого было недостаточно, что, конечно же, не так, большинство дней я также активно резала себя. Спустя годы на моем теле остались бледные напоминания, серебристые шрамы в тех местах, где я копалась в своем теле кусачками для ногтей.

Почему? Зачем я это делаю? Да, во мне много гнева. Да, еще есть ненависть и желание причинить себе вред. Но я считаю, что это также была отчаянная попытка вылечить себя. Чтобы заглушить огромную боль, которую я носила в себе, боль, которую я до сих пор тихо и тщательно прорабатываю со специалистами по психическому здоровью. Думаю, я отчаянно хотела почувствовать что-то другое. Чувствовать себя плохо, чтобы чувствовать себя лучше, чувствовать что-то, чтобы не чувствовать ничего.