Болельщик на солнцепёке. Рассказы о любви и спорте

И она смеялась вместе со всеми над своей непонятливостью. И ей действительно было смешно. Никогда с Серафимом не бывало скучно. Со всеми он болтал, все болтали с ним. Но Серафим бросил плавание. Узнал, что его не включили в число тех, кто едет в лагерь, и решил уйти. Неприглашение в лагерь был просто поводом. Серафим плавал хуже всех в группе, в их группе всего-то двенадцать-пятнадцать человек. К четырнадцати годам остались только сильные, остальные давно бросили. Мда… не выдержал Серафим позора. «Не вынесла душа поэта…» − сказал бы Серафим, наверное.

Бегали по асфальтовым дорожкам вокруг спортивного комплекса – Вишневская была в мягких нагеленных¹⁸ кроссовках, пружинистых, невесомых, а она, Кристина-крейзи – в обычных полукедах. Но разве дело в обуви. Дело в характере. Кристина от злости уже по второму кругу обгоняла Вишневскую – та упорно молчала. Раньше-то Вишневская на дистанции жаловалась, как тяжело даётся бег, как болит спина и ноги. Сейчас, по всей видимости, бег Вишневской давался не легче, но она молчала, не юморила, не окликала подругу…, бывшую подругу.

«Хоть Филькины заметили мой депрессив», − подумала Кристина на седьмом кругу, и вдруг ей стало не так горько. Она неслась, что было силы – она решила всех сделать на этих двадцати кругах, чтоб знали, чтоб знали, чтоб…

После плавания, в фойе подошёл Филькин. Но другой. Сашок. Она их различала. Сашок был подвижнее, попсихованнее и посильнее в смысле результатов. Сашок был лидером и говорил он быстрее, не растягивал, как Лешок, слова.

− Лёха сказал – уши болят?

− Ну да.

− Чё: по серьёзке?

− Ничё, − ей стало неприятно, что она врёт и он это понимает.

− Капли с антибиотиком закапай.

− Угу.

Она переобула шлёпки на полукеды, побыстрее выскочила из спорткомплекса на улицу, чуть не уронила мелкую девочку, путающуюся под ногами.

− Эй! – грозно крикнула вслед мама маленькой девочки…

− Эй! – догнал её Сашок. – Уши болят, а голова мокрая.

− Так жарко.

− Давно холодно: вечер. И ветер. Весь день ветер.

− Не болят у меня уши, − она встала, остановилась. – И ты это прекрасно знаешь.

− А чё тогда? – Филькин «прикинулся шлангом».

− Ничё.

И они пошли молча.

− Я понял. Серафимыч ушёл. Ты скучаешь.

− Не скучаю.

Она и правда не очень скучала по Серафиму. Точнее скучала, но не в том смысле. Если бы Вишневская вдруг ушла из группы, она бы по ней намного больше скучала.

− Скучаешь, − убеждая сам себя, сказал Филькин.

− Нет.

− А я это… У тебя парень это… есть? – быстро проговорил, захлёбываясь.

− Есть!

Она соврала с испугу. Ну кто с ней, горбатой, будет-то? Какой парень? О чём этот Сашок?

− Понятно, – спокойно сказал Филькин. – Значит ревела… Поссорились с Серафимычем?

− Угу, – сказала она и покраснела.

Прошли ещё метров десять, вышли за ворота спорткомплекса.

И она вдруг разозлилась. Нет! Она бы никогда не посмела такое говорить, подтверждать фантастические догадки. Но всё так достало, просто до ужаса. Филькин уж мог бы над ней не издеваться. Всё-таки его мама работает с инвалидами. Мог бы её пожалеть хотя бы Филькин!

− Я больше не приду в бассейн. Пока.

− Ясно. Серафимыч приказал? Сам слинял, и других за собой тащит?

− Всё, пока! Троллейбус!

И она понеслась. К остановке. Если троллейбус встанет на светофоре, она успеет. Но, как назло, мигнул зелёный, троллейбус и не притормаживал на переходе, на остановке выплюнул толпу, быстро хапнул редких ожидающих, и она не успела − водители редко ждут. Она запыхалась, шею уже продуло, она чувствовала, что сейчас надует ей миозит, но назло, и Филькину, и родителя – всем не надевала капюшон. Да пошли все!

Филькин, оказывается, преследовал, но чуть поотстал, подошёл к остановке какой-то дрыганой походкой. Она знала: ему не в эту сторону, не на остановку, он ходит домой через светофор, и дальше напрямик, всегда пешком и всегда важный такой. И почему он один? Филькины же всегда вместе!

Врать, придумывать больше не было сил. А если Филькин позвонит Серафимычу, и он узнает, что она врушка? Ужас! С другой стороны – это Филькин сам, первый, про Серафима предположил. А она просто не стала возражать.

− Нет, Кристин. Ну, реал, Серафим тебе запрещает в бассет ходить?

Она молчала, с вызовом жевала жвачку. Она больше не хотела говорить с Филькиным.