Славик просидел в кабинке десять минут – он посчитал, что этого должно быть достаточно для одеваний. Он хотел, чтобы парень с мамой ушли. Он, Славик, в глазах этого парня просто «любопытный баб» и «сплетник», но ему надо было понять, что произошло. И вообще, − думал Славик, стоя в запертой на щеколду кабинке: почему родители на трибунах такие взвинченные, нервные, почему они орут, почему они таскают сыновей за уши. Он, между прочим, сидел и тихо-спокойно ждал сестру, а вот теперь приходится торчать здесь в туалете да ещё волноваться: как там пуховики, не украли? Почему нельзя жить мирно, вести себя достойно, реагировать на всё иронично и улыбаться приветливо окружающим? Как смеют эти люди разрушать своей агрессией, своей невоспитанностью (да что там, и матюгами) этот замечательный мир, эту приятную атмосферу бассейна, его отдушину, его релакс. Почему эти люди такие грубые, такие наглые, такие хамы?! Почему грубияны-родители ждут чего-то от детей, требуют, угрожают, таскают за уши, не дают спуску. Тот парень схоронился от мамы в раздевалке − и Славик, вот, прячется. Неприятного разговора боялся тот пловец, трусливо оттягивая его, как расстрел хотя бы на секунду, хотя бы ещё на мгновение, на минуту-другую − что называется, надышаться перед смертью. Славик сам так иногда делал в школе, когда знал, что его на улице дожидаются, чтобы толкнуть, «наехать», побить – были у них в классе отморозки. Славик тянул время в школе, дожидался учителя, выходил из школы с кем-то из взрослых, и обидчики его не трогали. Ещё бы! Они же трусы. Иногда Славик так же позорно, как сейчас в бассейне, отсиживался в школьном туалете, прятался от противных девчонок. Девчонки тоже любили «наехать» на него ни за что-ни про что, обозвать. На перемене, когда он видел обидчиц, то сразу бежал в туалет. Нежелательной встречи не происходило, и оскорбления не случалось…
Когда Славик с сестрой шли из бассейна, он думал в сотый, в тысячный раз: какие же золотые у него родители. На абонементе, пока он был мелким, как сейчас сестра, в конце года тоже проводились соревнования, спортшкола высматривала перспективных и приглашала к себе. Плыли всегда пятьдесят «кроликом» – как говорил папа. «Пятьдесят – вольный стиль – мальчики младшая возрастная группа», − так объявляли в микрофон. Славику всегда нравилось, что объявляют в микрофон – это сразу придавало значительность соревнованию. Родители говорили: зачем нужны эти соревнования? Но как люди обязательные и ответственные, считали малодушием не пойти.
− Может, с тренера отчёт требуют, − предполагал папа.
− Да какие отчёты?
− Подушные.
− Да какие подушные, − мягко не соглашалась мама. – Группы-то за деньги. Тренер процент от количества абонементов получает, а не за качество работы.
− В смысле?
− В смысле от тренера на абонементе не ждут результатов.
− Ты права. Но, может, учитывается, сколько детей из абонемента в спортсекцию переведут. Может, там премии.
− Вряд ли, − не соглашалась мама. − Секция нас не касается. Это для тупых. Что называется «сила есть – ума не надо»… − мама не любила и не уважала спортсменов.
До одиннадцати лет Славику приходилось пыхтеть на этих соревнованиях. И всегда его хвалили, просто захваливали родители: какой он молодец, какой он силач, как технично он плыл, как грамотно сделал кувырок (это когда сто метров вместо пятидесяти последний год плыл).
− Ты смотри, Славочка! В том году на полтиннике, − папа успел перенять бассейновский жаргон, − у тебя было время пятьдесят четыре и две, а сейчас уже пятьдесят три, ноль-ноль. Только…
Но мама перебивала:
− Вот насколько быстрее! На целую секунду и две десятых!
И Слава, немного расстроенный, что другие плыли быстрее, тут же верил маме: мама знает лучше.
Как только Славик перешёл в среднюю возрастную группу, никакие соревнования уже не проводились. А этой осенью Славику вообще отказали в групповом абонементе:
− Группы обучения плаванию до четырнадцати.
− А как же теперь? – испугалась мама. Она знала, что до четырнадцати, но надеялась, что её воспитанный тихий Славик сможет ещё год походить в старшую группу.
− А теперь покупаете взрослый абонемент. И плаваете сами.
− Да как же это сами? – испугалась мама. – Славочка, сынок, ты хочешь плавать один?
− Нет, мама, − сказал Славик. – Там бабушки злые.
− Такие уж и злые?
− На наших ребят ругались. И мужики наглые, брызгаются на бабушек, а бабушки визжат.
− Но у нас и молодёжь ходит, − обиделась администратор. – Девушки помешанные на финтесе, красавицы.
− Нам помешанные не нужны, − снисходительно улыбнулась мама.
Через две недели им перезвонили:
− Группу открываем для подростков. Но занятия будут подороже. Придёте?
− Конечно придём! − обрадовалась мама. – Спасибо, что не забыли.
День для подростков был удобный − суббота, но время позднее: сеанс начинался в девять вечера!