Болельщик на солнцепёке. Рассказы о любви и спорте

Все видели, как жадничает воспитательница, и ещё больше начинали доверять Филиппу, и ещё долго рассказывали родителям о новом шоколаде, который вот-вот появится в продаже. Но родители только делали вид, что слушали. Родители кивали, а думали о своём, пока одна бабушка, самая интеллигентная и профессорская, не прислушалась к шепелявой внучкиной речи. На занятиях по лепке за Филиппом стала следить нянечка. Пришлось Филиппу перестать питаться пластилином, зато он потихоньку стал пластилин подворовывать.

На прогулке Филипп не сразу, но убегал с детсадовской веранды к подвалу здания садика, там жили кошки. Кошек кормили объедками из столовой. Филипп насыпал в бумажные тарелки с едой пластилиновые колбаски. Скоро все кошки подвала стали бегать с кусочками пластилина в шерсти и истошно орать. Это было очень некрасиво, неэстетично и чрезвычайно громко. Пластилин в кошачьей шерсти заведующая перенести не смогла, у неё, выдержанной и спокойной, вдруг скакнуло давление. Филиппа направили на обследование. Врачи не нашли у Филиппа ни один из страшных психических диагнозов. Тогда заведующая подключила родителей, и Филиппа отчислили с доморощенной характеристикой «некоммутативный гиперактивный расторможенный ребёнок в пограничном состоянии» − профессорская бабушка составила петицию, а родительский комитет подписал.

Во дворе и на детской площадке у Филиппа редко, но появлялись друзья. Если же на друга нападали недруги, Филипп вместе с недругами начинал своего друга бить. Мама Лена старалась Филиппа останавливать, делала ему замечания, старалась найти ему занятие, устраивала на детской площадке игры в вышибалы и футбол, в салки и в «собачку» – чтобы Филипп учился общаться без драк. В салках Филипп всегда хотел быть водой, он выбирал себе жертву, кого-нибудь поменьше ростом, помладше, и гнался, но не салил, гонял и гонял кругами, как борзая зайца, пока несчастный мальчик не ложился без сил на землю и не начинал выть, часто вдыхая и выдыхая.

Филипп был не только очень быстрый, но и очень ловкий. На все железные турники-конструкции он залезал первым, занимал самое удобное место и дразнил сверху не самых удачливых и ловких: строил презрительные, пренебрежительные, уничижительные рожи – такие рожи он видел на лицах воспитательниц и родителей в садике, и у соседей по подъезду. Ещё скалился Филипп страшно до ужаса. Это у них с мамой называлось «улыбкой Арлекина». Дети обижались, пугались – Филипп торжествовал. Торжество, когда другому плохо, было главной чертой в характере Филиппа.

В первой школе Филипп «протянул» почти два года, дальше школу пришлось сменить. Мама Лена объясняла: Филипп поссорился с учительницей английского и с «физкультурой».

− С физкультурой? – удивлялись собеседники. – Он же у вас такой спортивный мальчик, такой быстрый и бегает как Электроник.

Тогда мама Лена краснела и говорила, что она уже сама забыла, с кем ссорился Филипп, легче перечислить, с кем он не ссорился.

На детской площадке была хоккейная коробка. Коробка подчинялась центру досуга. На ней зимой в хоккей играли, просто катались на коньках, или бегали без коньков с клюшками, летом гоняли в футбол. На хоккейной коробке проводились праздники двора. Отвечал за хоккейную коробку Владимир Игоревич. Он за эту коробку зарплату получал. Он и лёд заливал, и ребят неприкаянных организовывал, записывал в центр досуга и тренировал.

У Владимира Игоревича была очень хорошая память на лица. И он Филиппа с маленького возраста запомнил, и гонял его нещадно с крыш раздевалок, пристроек, с только что залитого и ещё не застывшего льда, останавливал, если Филипп кого-то загонял.

− Ты чего, фокусник? На сердце же нагрузка! Ребёнок помрёт, а твою мать посадят. Я на суде засвидетельствую, что это ты загнал.

Филипп зло ухмылялся, он ненавидел Владимира Игоревича. Когда на площадке был этот тренер, все дети бежали к нему, а Филиппу бегать становилось не с кем. Как-то Владимир Игоревич и Филипп сцепились из-за снега. Снега около коробки была целая гора: маленькая плюющаяся машинка чистила каток, перекидывая за ограду рассыпчатый белый шлейф. Трактор освобождал хоккейную коробку снаружи: счищал снег возле ограды в одну большую кучу − так появилась снежная гора. Филипп восседал на этой горе час, восседал два… Пришёл Владимир Игоревич и приказал Филиппу слезть.

− Слушай, фокусник. Слезай давай. Сейчас придёт изо-студия, будет лепить из этого снега скульптуры и расписывать, а внутри лабиринт прокопают.

− Я вам всё сломаю, все ваши скульптуры, и крышу лабиринту проломлю! − окрысился Филипп и со снежной горы не слез.

Тогда Владимир Игоревич пошёл в раздевалку, взял лопату, которой каток чистят, подцепил лопатой Филиппа, как Иванушка Бабу-Ягу, и перенёс его на землю-матушку.

Мама Лена уже неслась к своему сыну (она давно уже из спокойной и доброжелательной превратилась в нервно-психованную защитницу сына).

− Вы вот что, − сказал Владимир Игоревич разъярённой маме-Лене. – Хватит уже фокусничать. Пусть, что ли, бегает он у вас. У нас в центре досуга «спортивное ориентирование» есть.