Больная

Этот походный наборчик папа привёз ей из Норвегии. Помимо любимого складного ножичка и фонарика там укладывались гравированная зажигалка и моток проволоки. Туда также запихнули носовой платок и таблетки. Владелица диковинной штучки ходила в поход лишь единожды, но по настроению брала наборчик на прогулку по городу. Нравилась мысль, что она-то готова ко всему. Раз давала прикурить, другой — отрезала однокласснице проволочку, чтоб волосы прибрать. А что ещё припасёт судьба?

Через пару секунд лучик света пополз по некрашеным стенам и серым ступеням, уходящим в кромешную темноту. Под шлёпанцами похрустывали невидимые крупицы. Лампы на потолке пылились без дела. Щёлкнуть выключателем боязно. Хуже монстров только люди в белых халатах, как оказалось. Тишина дрогнула от прикосновения шёпота:

— «Смири гордыню — то есть гордым будь.

Стандарт — он и в чехле не полиняет.

Не плачься, что тебя не понимают, —

Поймёт когда-нибудь хоть кто-нибудь».

Нижнюю губу лизнул сухой холод. Тень притаилась по углам. Расступалась неохотно. Высокое от сотворения мира подавляло низкое. Искусство возвращало человеческое, когда животный страх, казалось, уже всецело подчинил.

— «Завидовать? Кому, когда..?» Не, как там..? А!

«Завидовать? Что может быть пошлей?

Успех другого не сочти обидой.

Уму… уму чужому втайне не завидуй,

Чужую глупость втайне пожалей»… Чтоб тебя!

Нечто, выскочившее из темноты, оказалась опрокинутой табуреткой. Вопреки жгучему желанию, не пнула. Шум ни к чему. Даже голос не стал громче.

— «Не возгордись ни тем, что ты борец,

Ни тем, что ты в борьбе посередине,

И даже тем, что ты смирил гордыню,

Не возгордись — тогда… тебе… конец1».

Вера остановилась перед мусорной кучей. Мебель, коробки, тряпки, вёдра. Добротных хлам пирамидой в человеческий рост отсекал проход. Пятнышко света перемахнуло через вершину. Можно перебраться. Инстинкт самосохранения взбунтовал. Вера зажала фонарик в зубах и полезла наверх.

Куча не иначе как схватилась, раз не развалилась. Столы и стулья пошатывались легонько, как цеплялись за их покоцанные края. Оперившись ладонью в потолок, Вера вынула железяку изо рта. Изящно, почти как отец с сигарами. Глаза обманули, обещая пространство за мусорной горкой. Всего лишь баррикада, заблокировавшая очередную стальную дверь.

Чердак заваленный, подвал захламлён. Больница на вид прилизанная и чистенькая. На человеческий манер всю грязь распихала по углам.

— Боже, как же стрёмно.

— Что?!

Внутри ухнуло. Шок ужалил электричеством. Вера не удержалась и кубарем скатилась на пол. Подскочила, побежала прочь.

— Кто здесь?! На помощь! Помоги!

Ноги как зацементировало. Трясясь, точно на холодном ветру, медленно обернулась. Кто-то колотил по двери с той стороны.

— Не уходи! Бога ради, подожди!

Желтоватый круг света рябил, повинуясь дрожи руке с фонариком. Ахнув, чтобы вспомнить, как дышать, Вера медленно, крадучись пошла обратно.

— Кто здесь? — довершила крепким словцом, чтобы выпустить пар.

— Я здесь. Не уходи, пожалуйста!

— Это какая-то шутка. Я же… я же не хотела ничего найти. Я же хотела успокоиться. — Вера не замечала, что говорит вслух. Слишком тихо, чтобы неизвестный это услышал.

— Ты… ты тут?

— Я сейчас уйду!

— Нет! Я всё скажу! Стой!

— Стою. Не ори.

Вера снова полезла наверх, чтобы не перекрикиваться. Только неизвестный замолчал, стало несколько легче. О спокойствии же не могло идти и речи. То ли её сердце чавкало от натуги, то ли это оказались жалкие всхлипы.

— Я… не верю, что меня нашли! — плакал кто-то. — Так давно ни с кем не говорил. Ты… девочка, да? Твой голос… Сколько тебе лет?

— Последний раз — говори, кто ты, или я ухожу.

— Долго уходишь, — усмехнулся замурованный. На слёзы не стало и намёка. От резкой перемены эмоций мороз прошёл по коже. — Миша я. Миша.

— И что мне это дало?

— Я в магазине работал. На первом этаже.

Перед глазами возник образ тени, окружённой вредными вкусностями. Представились коробки в чужих руках. Как ребёнок царапает картон изнутри. Теряясь в лабиринте фантазий, Вера прибегла к тактике дурочки, чтобы, в том числе, замаскировать испуг.

— Дядя Миша? Продавец?

— И только? — утробно хохотнул тот. — Обо мне больше не слагают легенд?

— И чего тут делаешь, Миш? — ловила она его на лжи.

— Под замком сижу. За то, что детей воровал.

Сквозь тонкую, как бумажный лист, дверную щель просочился резкий полу-визг, полу-рык, какой выдаёшь, ударившись мизинцем ноги. Вера вцепилась в торчащие во все стороны ножки столов. Ссадины щипало, места ушиба пекло.

Давая себе фору, чтобы подобрать слова, она поскребла пыльное железо. Эффект возымело.

— Ты чего? — очнулся пленник.

— Я помогу тебе.

— Правда?! — воскликнул дядя Миша. Всё яснее казалось, что его там, взаперти, в количестве не меньше трёх. Встревают, сводя с ума разномастностью.

— Правда. Ребята из милиции любой замок вскроют. Примут с распростёртыми объятиями.

— Чего это?

Дала слабину:

— Я тебя не боюсь. Чтоб ты знал.

Преступник рассмеялся. Безудержно. Кашляя и похрюкивая. Неоправданно грубо оборвал хохот ледяным:

— Милиция? Ну, попробуй.

— Думаешь, я шучу? Тебе кранты!